Мишка жил с матерью и отцом в небольшом старом домишке на
самом краю деревни. Поскольку братьев и сестер у Мишки не было, то всю
работу по дому справляла мать, а он должен был ей помогать. Больше-то
помочь было некому. Отец с утра до ночи в поле. Конечно, мог бы и Мишка отцу
помогать, но года не дозволяли. 8 лет - какой срок? Еще расти да расти, а уж
тогда и отца просить брать его с собой в поле. А по дому, во дворе да в огороде
— какая радость горбатиться?
Только на судьбу свою жалиться да выпрашивать у мамки поблажку совестно
было. Мать тоже изо всех сил трудилась, можно сказать, не покладая рук. А с
Мишки какой спрос? Потому и жалился он на свою судьбу только другу своему - Тишке.
Тишка был псом неизвестной породы, да и имя свое он получил за свой нрав. Тихим
был, без толку не лаял и вовсе не скулил. Только своим пушистым хвостом Мишке и
казал, как он хозяина своего понимал.
Тишку досель никогда во дворе не привязывали: не сунется он куда не надо.
А дом да двор охранять станет, даже если его вовсе не кормить. Наверно, пес
благодарен был, что его из жалости подобрали да со двора не гнали. Тишка свое
место туго знал, в избу и носа не совал. Степенный пес был, чего зря напраслину
говорить.
Как-то раз летним утром собрался Мишка за ягодами в ближний лес. Говорят,
черники там нынешний год — косой коси!.. Ну, бидон у мамки выпросил и уж из
калитки выходить собрался, а тут Тишка-пес за ним и увязался. Молча за Мишкой
следом бежал да хвостом радостно вилял. Небось, радовался, что его с собой в
лес взяли, прочь не гнали.
До леса скоро дошли, да и чего там идти-то? Только поле по кромке пройти
да кусты миновать. А в лес Мишка вошел — и давай ягоды собирать. Тишка далеко
от хозяина своего не убегал. Небось, понимал, что Мишку в лесу одного оставлять
не гоже.
Мишка поначалу за ягодами наклонялся-кланялся, а потом просто на коленки
встал, так по траве и полз. Комарья в это лето больно много развелось, ну,
прямо — звери, а не комары. Весь интерес к ягодам сбивали. Наконец с грехом
пополам Мишка полный бидон собрал, а потом и решил в живот ягод напихать. А что
ж еще делать, коли каждая кочка в лесу ягодой чернела? Ну, ест он ягоду, а
бидон возле дерева стоит. Тишка-то — молодец: он то к бидону подбежит, то к
Мишке кинется. Небось, понимал, что ни того, ни другого без присмотра в лесу
оставлять нельзя.
—
А здорово ты на четвереньках-то ползаешь!.. Ну, ровно
собака!.. — Услыхал Мишка совсем рядом с собой.
На пеньке, свесив коротенькие ножки, сидел маленький дедок. В рубахе-косоворотке
да полосатых штанах. На голове — так, пучочек седеньких волос, зато борода — по
самый пояс. Мишка выпрямился и утер рукавом свой черничный рот.
—
Так на четвереньках-то ползать способнее... — Робко пояснил
он дедку и указал рукой на Тишку. — Вон, как скоро Тишка бегает!
—
Бегает-то скоро, зато разговаривать не умеет, — возразил
дедок и осклабился.
—
Ну и что? Он и без разговору все понимает. Зато никто его
работать не заставляет. Бегает себе, куда глаза глядят. А его и кормят и поят.
Красота!.. — Мечтательно закончил Мишка и тяжко вздохнул.
—
А уж ты не завидуешь ли псу? — Хитро спросил дедок и
добавил. — Оно, конечно, не надо ему чернику собирать, не надо матери-отцу
помогать...
—
Вот я и говорю: не жизнь — сплошной праздник! — Снова
вздохнул Мишка.
—
Так ежели ты своей судьбой недовольный, может, его жизнь к
себе примерить хочешь? — Опять хитро глянул дедок, указав на Тишку рукой.
—
А чего?.. Я бы не прочь!.. Хотя б денек такою вольною
жизнью пожить. — Размечтался Мишка.
—
Ну, так в чем дело?.. Живи!..
Услыхал Мишка эти слова чудного того дедка и после того снова почему-то на
четвереньки встал. Только не сам. Помимо своей воли. А дальше дело совсем по-
иному пошло. Глянул Мишка на себя, а у него все тело шерстью покрыто!..
Тут Мишка и на Тишку своего кинул взгляд. Рядом с бидоном стоял... не пес,
а он сам. Мишка — в рубахе и штанах. Но вид у того Мишки был растерянный и
глупый. Словно его кто из-за угла пыльным мешком тюкнул. Это уж потом до
Мишки дошло: кто стоит в его обличий рядом с бидоном. Тишка!.. Вот кто...
Мишка хотел Тишку по имени позвать да о чуде потолковать, а вместо того
стал лаять... По-чудному как-то, с подвывом. От страха рот разом закрыл. А с
Тишкой в это время тоже не больно ладно было: тот стал, хоть и на двух ногах,
но вокруг дерева да бидона бегать. А потом остановился, на Мишку глянул и
сказал:
—
Ну, что, доигрался?.. Ты у меня-то спрашивал: хочу я
человеком жить?.. Как же мне в таком виде во двор приходить? Ведь не умею я по-человечески
то ни есть, ни пить.
Мишка, все так же на четвереньках, подбежал к Тишке и стал к его штанине
ластиться. И зачем он это делал? Сам не знал. До дому шли молча. Тишка, небось,
еще в себя придти не мог, что человеком стал, но двумя ногами довольно сносно
шагал. А вот Мишка на четырех семенил, и от этой беготни у него в глазах
зарябило. Он бы и рад Тишке слова сказать, да где там? Один скулеж да лай
получается.
Мишка по привычке взбежал на родное крыльцо, но пришлось ждать, пока Тишка
к нему подойдет. Не носом же дверь отворять? И тут он услыхал свою мать:
—
Мишка, ты чего на пороге топчешься? Заходи!.. — В окошке
появилось лицо матери. — Черники-то набрал? А то я тесто на пироги поставила.
Уж больно мамка порадовалась, что Тишка ей бидон-то полный черники принес.
«Ага!.. Хвали-хвали!.. Тишка, что ли, чернику-то собирал?» — Злился Мишка не то
на себя, не то на пса, не то на мать.
—
Нет, а чего ты собаку-то в избу ведешь? — Рассердилась она
и так крепко Мишку за ухо ухватила — прямо беда. Вмиг оказался он за порогом
дома, и за ним захлопнулась дверь... Ну, и как жить теперь?.. Возле собачьей
конуры объедков ждать?.. Мишка сидел возле крыльца и собирался не то плакать,
не то скулить.
Часа через два отец вернулся домой, и Мишке удалось втихую проскользнуть в
сени. Сели за стол втроем: мать, отец и Тишка-Тихон. У Мишки и сердце ныло и
сосало в животе, но и Тишке за столом, видать, было не слаще.
За столом Тишке за пять минут три раза удалось ложкой хлебнуть, и все три
раза хлебнул сполна. В первый раз получил он ложкой в лоб от отца за то, что по
привычке своей собачьей в миску носом сунулся. Другой раз треснули в лоб за то,
что ложку из руки на пол уронил. А в третий раз за то, что кружку молока
опрокинул на себя. Да, за столом Тишке было не сладко.
Мишка ожил только тогда, когда мать в миску собачью плеснула молока, туда
же хлеба намяла и еще чего-то кинула. Миску мать во двор вынесла и поставила
возле собачьей конуры. Мишка разом сунулся носом в пойло и глаза вылупил. Ну,
ладно, молоко, да и хлеб тоже можно носом из миски выловить, но зачем она туда
кинула рыбью голову да потроха? Что он, свинья, что ли? Кто ж такое пойло есть
станет?..
Но Тишка, видать, верным другом оказался, не забыл про своего хозяина.
Понял, видать, каково Мишке на голодное пузо такую бурду нюхать? Вынес хлеба
кусок и молока плеснул в кружку. Ну, кое-как Мишка поел. А уж языком до дна
глубокой кружки достать не сумел, так, пару раз захлебнул молоко да хлеба
пустого сжевал кусок. Ну, и жизнь он сам себе выбрал?! Неужто так до скончания
собачьего века и станет маяться?
На улице стало темнеть... Спать под открытым небом, словно дворовый пес,
Мишке было боязно и холодновато. С непривычки-то... Он уж совсем у крыльца
затосковал, но тут его кто-то по имени позвал: «Мишка, Мишка!» Звал его никто
иной, как пес сторожевой, его же собственный Тишка на двух ногах. Тот стоял на
крыльце, придерживая рукой дверь и хозяина своего четвероногого звал. Мишка его
мигом понял и сквозанул в отворенную дверь. Под кроватью спать было душно и
жестко. Но и Тишке на постели, видать, не спалось. Потому уж к утру спали они
по-прежнему, как привыкли: Тишка в полный рост на половике возле кровати
пристроился, а Мишка — на своей постели. Только поверх одеяла. А как он
одеялом-то укроется, коли у него рук нет?
—
Это что еще за новости?! — Голос отца показался таким
грозным, что Мишка и Тишка вмиг очутились на улице. Уж опомнились возле крыльца
и теперь друг дружкой любовалися. Да!.. Хороши, нечего сказать!.. Такой жизни
им еще день не выдержать. Мишка лизал себе прищемленный дверью хвост, а Тишка
пытался, сидя на ступеньке, почесать ногой у себя за левым ухом. Но Тишкина
босая нога дотянуться до уха никак не могла. Почесать рукой он и не пытался.
—
Все!.. Не могу больше!.. — Тишка, чуть не плача, глядел на
Мишку. — Пойдем его искать, дедка этого!.. И дернуло тебя моей собачьей жизни
позавидовать?! Кто тебя за язык-то тянул? Собакой ему стать приспичило... За
что меня- то в это дело втянул? Хозяин тоже называется...
Мишка отлично Тишку понимал, оттого и уши повесил и виновато хвостом вилял.
За Тишкой в лес он побежал с превеликим желанием... На том месте, где вчера
встретили дедка, Тишка остановился. Но знакомый пенек был пуст. И тут Тишка
ломанулся сквозь кусты вперед. Мишка уж, нагоняя его, сообразил: может, тот
чего почуял?
И тут оба рухнули куда-то вниз, не то в яму, не то в овраг. Летели так,
что белого света не взвидели. Раз пять в воздухе Мишке перевернуться пришлось,
только упал мягко. Ветки там на дне сухие были да прошлогодние листья. В
кромешной темноте стал Мишка дно щупать и вдруг замер... Руки свои, человеческие,
почуял. Свои!!! Себя ладонями по лицу провел: он это, он!.. Опять человеком,
что ли, стал? И тут Мишка негромка пса позвал:
—
Тишка! Тишка, ты где?
И вдруг к его босой ноге прижалось теплое и дрожащее тельце. «Милый ты
мой! Тишенька!..» — Подумал Мишка и нащупал рукой своего пса... Может, час, а
может, и два Мишка на дне того оврага ветки в кучу сгребал. И уж по вороху
сушняка наверх сам вылезал да Тишку вытаскивал.
А как оба наверх выбрались — взяло Мишку удивление: откуда тут оказался
бидон, полный ягод? Они ведь нынче-то ягод не собирали. Подходя к родному
крыльцу, Мишка голос матери услыхал:
—
Мишка, ну, что? Черники-то набрал? А то я тесто на пироги
поставила...
—
Тишка, ты уж меня извини, — присел Мишка рядом со своим
верным дружком, — я уж домой пойду. А ты не тоскуй, я тебе хлеба с молоком
принесу и пирога. Только не сердись на меня... Ладно? Я ведь по глупости тебя в
это дело втянул, не со зла...
Комментариев нет:
Отправить комментарий