НИКАК ЧЕРЕМУХА ЗАНЕВЕСТИЛАСЬ?

НИКАК ЧЕРЕМУХА ЗАНЕВЕСТИЛАСЬ?

Такие слова услыхала Ве­рунька от бабушки, ког­да ей самой лет 5-6 было. Она потом про них и забыла. А года через два вдруг и вспомнила. Весною в тот год уж больно дружно черемуха зацвела. Ут­ром глянула Верунька из окна и обмерла: черемуха под окошком, словно невеста на выданье стояла, в белом платье, как в прозрачном молочном тумане... И правда — заневестилась!.. Ну, слова-то бабушкины вспомнила да возле окна на лавку и уселась. На улице что-то похолодало, вот гулять Веруньку и не тянуло. А в тепле сидя, и черемуху разглядывать способней: и телу тепло и душе хорошо.

И тут Веруньке показалось, что в самой середине черемухи, на толстой ветке, сидит девица в белом платье, ноги свесивши. Не то из тюля ее одеяние, не то из кисеи?.. Потом и ножки разглядела в белых чулочках, и головку, вуалью да цветочками убранную. Только лица сквозь цветочки черемуховые не видать. Ве­рунька бабушку к окну позвала да на дерево глядеть заставила. Только бабушка среди белого цветистого тумана да утренней дымки девицу не приметила. Надо бы ей было подольше в черемуховый цвет вглядеться, да бабушка спешила к печи вернуться: стряпать-то надо?..

Верунька потом и матери на дерево казала, но и та ничегошеньки не увидала. Черемуховый цвет — да и все. После обеда на улице малость потеплело, вот Верунька к дереву и побежала. А как сама под черемухой встала - там и нет никого... Неужто, померещилось? Следующим утром Верунька первым делом к окну кинулась: сидит девица, одной ножкой в серебристой туфельке покачивает. Ну, как ее больше-то никто не примечает? И она тоже хороша: не боится с ветки наземь упасть? Чай, высоко!.. Верунька снова на улицу побежала — на дереве нет никого!..

С неделю вот так-то Верунька на девицу черемуховую глядела. Уж цветки на черемухе жухнуть да осыпаться стали, когда девица Веруньке вся показалась. Но вышло это само собой. Как-то под вечер возвращалась Верунька от подружки к себе домой. Смеркаться стало, но еще не стемнело. Пробегала Верунька мимо черемухи, а возле нее девица та самая и стоит. На земле. И платье белое, и вуаль, и туфельки серебристые выглядывают из-под подола. Но главное — Верунька увидала ее глаза. Ну, и все лицо, конечно. Лицо было, как лицо, тихое да мило­видное, а вот глаза — лучистые такие! И голос у нее добрый:

—  Что же ты ко мне ни разу не подошла? Глядеть глядишь, а не подойдешь, не поговоришь?.. — Сказала девица и улыбнулась.

—   Так мне тебя вблизи не видать!.. — Ответила Верунька и засмущалась: глупость сказала. Как-так не видать, ежели сейчас рядом стоит и даже говорит?

—   Тебя Верунькой звать — я знаю! А меня — Софьей зови!

—   Неужто, тебе не студено? В таком-то наряде да на ветру? — Подивилась девчонка легкому платью из кисеи.

—   Так другого-то нет!.. — Вздохнула Софья и добавила, — да и не холодно мне. Уж привыкла.

—   И давно ты тут на черемухе сидишь? — Верунька даже поежилась: вон, какой ветер-то зябкий дует!

—   А как она зацвела — так и я тут появилась, — погладила Софья ствол черемухи рукой.

—  А сама-то ты откуда? — Поинтересовалась Верунька.

—   Издалека!.. Да и уж отсюда уходить пора. Завтра, как все цветы облетят, меня уж больше не ищи!.. А хочешь, я тебе сказ один расскажу, чтобы про меня да встречу мою не забывала?.. — Предложила Софья и прислонилась к стволушку спиной.

—   Расскажи!.. — Согласилась Верунька, хотя знала, что дома попадет ей за поздний приход. Но ведь и сказ послушать хотелось. Небось, непростой он?..

Жила в одном богатом доме семья: муж, жена да дочка единственная. Ладно жили, друг друга любили. Не семья — загляденье! Так было до той поры, пока мать на тот свет уходить не собралась. А остались отец да дочь вдвоем — затос­ковали. Дочке уж тогда 16 лет было, не маленькая, но без матушки всегда плохо, хоть большому, хоть малому. Это все знают. Отец через год новую жену в дом привел, а та всего на два годочка старше дочки была. Молодая!.. Уж через три года у них своих двое ребятишек народилось: сын да дочка.

Вот с той поры молодая мачеха и начала на падчерицу злобу копить. После матушки-то покойной великое наследство осталось. А наследница — дочь! Не­бось, не хотелось мачехе такое богатство чужой девке отдавать, а своих родных детей денег лишать. А тут и посватался к падчерице молодой офицер. Отец-то рад был счастье дочери обустроить, вот согласие на свадьбу и дал. Сговорились уж на Красную Горку венчаться да свадьбу играть. Уехал отец ненадолго из дому по своим делам, чтобы ко дню светлому поспеть.

Остались в доме, кроме слуг да малых детей, мачеха да падчерица вдвоем. Не знала невестушка, что надумала мачеха ее извести. Как-то вечером уговорила она девицу чайку испить, а ночью невесте плохо и стало. Пока за доктором слугу послали, да пока тот пришел — девица-невеста уж далеко!.. Так далеко, что ни вернуть, ни догнать... Отравила ее неродная мать. Ради богатства да счастья своих детей жизни лишила.

Отец домой приехал — а уж пора дочь поминать!.. В свадебном наряде девицу и схоронили. В платье припасенном, в подвенечной вуали, да в туфельках сереб­ристых в гроб положили... Вот и весь сказ...

—   Как это — весь?.. — Не поняла Верунька. — Так не бывает!.. А как отец-то узнал, что мачеха его дочку извела?.. Как мачеха наказана была?

—   Так этого я не знаю!.. Может, ты узнаешь, а мне не довелось. Знаю только, что невестушка та перед своей кончиной с мачехой говорила. Знаю, какие слова душегубке той сказала: «Зачем Вы это сделали?.. Я же вам жить не мешала?!. А наследство мое детям Вашим впрок не пойдет!..»

—   Ну, а мачеха что ей ответила? — Пыталась вытянуть Верунька из рассказ­чицы продолжение.

—  Да ничего не сказала... Только платок кружевной на пол уронила. А когда подняла да снова села — душа девицы уж отлетела...

Верунька попыталась позвать Софью к себе в дом, в тепле переночевать, но та отказалась. А девчонке пора было домой бежать, и так, наверно, за опоздание достанется... Сказывала потом Верунька про Софью и матери и бабушке, только не поверили они. Да и как их убедишь, ежели пропала девица та совсем? Больше уж она на черемухе не появлялась ни в этот год, ни потом.

12 лет спустя, жизнь у Веры круто переменилась. Мать к тому времени уж померла, к бабушке на погост переселилась. А Веруньку к себе тетка в город жить забрала, на фабрику работать устроила. Там, в городе, и углядел среди фабрич­ных подруг красивую девку один студент, парень видный, хотя и тихий. Денег особых у него не было, чтобы девице подарки дарить, так Верунька не из-за денег за него замуж пойти согласилась. По любви да симпатии.

Сергею потом учебу, конечно, забросить пришлось: семью-то кормить надо? Уроки частные ребятишкам в состоятельных семьях давал, но Веруньку свою не обижал. Одно только ей душу томило: почему к своей родне молодую жену не вез? Неужто, стыдился ее, малограмотную, сродственникам казать? Знала Вера, что и мать и сестра у него есть незамужняя. И уж когда начала мужа корить да совестить, стал Сергей деньги на поездку откладывать. Считай, через год поехали молодые к мужниной родне. Те жили в небольшом уездном городке, в крохотном небогатом домишке. Толь­ко когда Вера к ним в дом попала, то поняла, отчего муж не очень-то сюда и рвался. Отчего боялся ей родню свою показать. Уж больно чудная у него была мать: на внешность да повадки — барыня, а одета, хуже кухарки. Да и сестра Сергея не в себе была: разумом слаба, в двадцать-то лет девочкой малой себя считала, без матушки шагу ступить не могла, плакала, на ручки просила взять. Ну, ровно малое дитя... Вот беда — так беда!.. Мать-то сама — женщина годами моло­дая, а вся, как есть седая. Подивилась Вера в доме у них и другой диковине...

При их-то неприкрытой бедности на столе — столовое серебро, а на стенах — портреты парадные. Ели с вилок-ножей, а на тарелках дорогих — ничего, кроме картошки да щей. А на стенах — кавалеры да дамы в старинных нарядах, видать, богатые да знатные. Вера как эти портреты увидала — ахнула. Небось, огромных денег стоят?.. Она мужа так и спросила: чего ж мать такое богатство-то хранит, а сама бедствует? А муж только сказал: мол, не согласится мать портреты да серебро столовое продавать. Без них она ни дня, говорит, не проживет. Мать, ежели этих фамильных вещей не сохранит — враз себя бедной да несчастной увидит. А это для нее — хуже смерти!..

Вера не больно много со свекровью говорила: стыдилась она, что сама проста, и речь покажется пуста. С этой барыней в латаных одежах и говорить-то бояз­но... Спать-ночевать им с мужем определили в мезонине. А как туда поднялись

-  так Веру в дрожь и кинуло!.. На стене возле постели картина одна висела, а на ней — девица приятной наружности. Но глаза — пронзительные. Ежели бы ее по- иному одеть, ну, точь-в-точь — Софья!.. Какую Верунька девчонкой в родной деревне встречала. Вера так Сергею и сказала.

А муж, как имя Софьино услыхал, и давай жену расспрашивать. Да так внима­тельно слушал, словно не он, а она ученой да шибко грамотной была. А потом он сам вниз спустился да мать свою позвал. Пришлось свекровушке в мезонин под­няться да сказ снохи своей выслушать. А как все услыхала, так на стул села, платочком лоб себе утирать начала. Отдышалась малость и вдруг сноху спросила:

—  А что эта... Софья... тебе говорила о своих последних часах?..

Ну, Вера слова и напомнила: «Зачем Вы это сделали? — Софья тогда у мачехи своей спросила, а потом добавила: — Я же Вам жить не мешала?!. А наследство мое детям Вашим впрок не пойдет!» И еще про платочек кружевной припомнила.

Свекровь глянула на свой платок и вдруг сказала:

—  Права оказалась Софья!.. Наследство ее впрок не пошло... И деньги разом уплыли, и мужа от самоубийства спасти не смогли. Как узнал, отчего Софья померла — так и сам...

Когда свекровь к себе ушла, Сергей прямо жене заявил:

—  Собирайся, Вера, завтра в обратный путь!.. Нечего нам тут делать!.. Вера мужа своего с полуслова поняла. Вот почему Софья тогда сказала: «Может, ты узнаешь, а мне не довелось»! А Вере, выходит, довелось!.. Только... Эту ночь ей до утра не спалось. Может, оттого, что вновь черемуха под окном заневестилась?..  Короткова Людмила Дмитриевна Орехово-Зуево педагогическая сказка детям, читать текст рассказа короткова сказка читать