Манифест 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права

Манифест 19 февраля 1861 года О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей.
автор :Окончательная редакция Митрополита Московского и Коломенскаго ФИЛАРЕТА ДРОЗДОВА
Дата создания: 19 февраля 1861 г., опубл.: 5 марта 1861 г.. Источник: Российское законодательство X—XX вв.: в 9 т. — Т.7. Документы крестьянской реформы. Отв. ред. О. И. Чистяков. М., Юридическая литература, 1989.



Божиею милостию Мы, Александр Второй, император и самодержец 27 всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем нашим верноподданным.

Божиим провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на прародительский всероссийский престол, в соответствие сему призванию мы положили в сердце своем обет обнимать нашею царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния, от благородно владеющего мечом на защиту Отечества до скромно работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду сохою или плугом.

Вникая в положение званий и состояний в составе государства, мы усмотрели, что государственное законодательство, деятельно благоустрояя высшие и средние сословия, определяя их обязанности, права и преимущества, не достигло равномерной деятельности в отношении к людям крепостным, так названным потому, что они частию старыми законами, частию обычаем потомственно укреплены под властию помещиков, на которых с тем вместе лежит обязанность устроять их благосостояние. Права помещиков были доныне обширны и не определены с точностию законом, место которого заступали предание, обычай и добрая воля помещика. В лучших случаях из сего происходили добрые патриархальные отношения искренней правдивой попечительности и благотворительности помещика и добродушного повиновения крестьян. Но при уменьшении простоты нравов, при умножении разнообразия отношений, при уменьшении непосредственных отеческих отношений помещиков к крестьянам, при впадении иногда помещичьих прав в руки людей, ищущих только собственной выгоды, добрые отношения ослабевали и открывался путь к произволу, отяготительному для крестьян и неблагоприятному для их благосостояния, чему в крестьянах отвечала неподвижность к улучшениям в собственном быте.

Усматривали cиe и приснопамятные предшественники наши и принимали меры к изменению на лучшее положение крестьян; но это были меры, частию нерешительные, предложенные добровольному, свободолюбивому действованию помещиков, частию решительные только для некоторых местностей, по требованию особенных обстоятельств или в виде опыта. Так, император Александр I издал постановление о свободных хлебопашцах, и в бозе почивший родитель наш Николай I — постановление об обязанных крестьянах. В губерниях западных 28 инвентарными правилами определены наделение крестьян землею и их повинности. Но постановления о свободных хлебопашцах и обязанных крестьянах приведены в действие в весьма малых размерах.

Таким образом, мы убедились, что дело изменения положения крепостных людей на лучшее есть для нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий поданный нам рукою провидения.

Мы начали cиe дело актом нашего доверия к российскому дворянству, к изведанной великими опытами преданности его престолу и готовности его к пожертвованиям на пользу Отечества. Самому дворянству предоставили мы, по собственному вызову его, составить предположения о новом устройстве быта крестьян, причем дворянам предлежало ограничить свои права на крестьян и подъять трудности преобразования не без уменьшения своих выгод. И доверие наше оправдалось. В губернских комитетах, в лице членов их, облеченных доверием всего дворянского общества каждой губернии, дворянство добровольно отказалось от права на личность крепостных людей. В сих комитетах, по собрании потребных сведений, составлены предположения о новом устройстве быта находящихся в крепостном состоянии людей и о их отношениях к помещикам.

Сии предположения, оказавшиеся, как и можно было ожидать по свойству дела, разнообразными, сличены, соглашены, сведены в правильный состав, исправлены и дополнены в Главном по сему делу комитете; и составленные таким образом новые положения о помещичьих крестьянах и дворовых людях рассмотрены в Государственном совете.

Призвав Бога в помощь, мы решились дать сему делу исполнительное движение.

В силу означенных новых положений, крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей.

Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам, за установленные повинности, в постоянное пользование усадебную их оседлость и сверх того, для обеспечения быта их и исполнения обязанностей их пред правительством, определенное в положениях количество полевой земли и других угодий.

Пользуясь сим поземельным наделом, крестьяне за cиe обязаны исполнять в пользу помещиков определенные в положениях повинности. В сем состоянии, которое есть переходное, крестьяне именуются временнообязанными.

Вместе с тем им дается право выкупать усадебную их оседлость, а с согласия помещиков они могут приобретать в собственность полевые земли и другие угодья, отведенные им в постоянное пользование. С таковым приобретением в собственность определенного количества земли крестьяне освободятся от обязанностей к помещикам по выкупленной земле и вступят в решительное состояние свободных крестьян-собственников.

Особым положением о дворовых людях определяется для них 29 переходное состояние, приспособленное к их занятиям и потребностям; по истечении двухлетнего срока от дня издания сего положения они получат полное освобождение и срочные льготы.

На сих главных началах составленными положениями определяется будущее устройство крестьян и дворовых людей, установляется порядок общественного крестьянского управления и указываются подробно даруемые крестьянам и дворовым людям права и возлагаемые на них обязанности в отношении к правительству и к помещикам.

Хотя же сии положения, общие, местные и особые дополнительные правила для некоторых особых местностей, для имений мелкопоместных владельцев и для крестьян, работающих на помещичьих фабриках и заводах, по возможности приспособлены к местным хозяйственным потребностям и обычаям, впрочем, дабы сохранить обычный порядок там, где он представляет обоюдные выгоды, мы предоставляем помещикам делать с крестьянами добровольные соглашения и заключать условия о размере поземельного надела крестьян и о следующих за оный повинностях с соблюдением правил, постановленных для ограждения ненарушимости таковых договоров.

Как новое устройство, по неизбежной многосложности требуемых оным перемен, не может быть произведено вдруг, а потребуется для сего время, примерно не менее двух лет, то в течение сего времени, в отвращение замешательства и для соблюдения общественной и частной пользы, существующий доныне в помещичьих имениях порядок должен быть сохранен дотоле, когда, по совершении надлежащих приготовлений, открыт будет новый порядок.

Для правильного достижения сего мы признали за благо повелеть:

1. Открыть в каждой губернии губернское по крестьянским делам присутствие, которому вверяется высшее заведование делами крестьянских обществ, водворенных на помещичьих землях.

2. Для рассмотрения на местах недоразумений и споров, могущих возникнуть при исполнении новых положений, назначить в уездах мировых посредников и образовать из них уездные мировые съезды.

3. Затем образовать в помещичьих имениях мирские управления, для чего, оставляя сельские общества в нынешнем их составе, открыть в значительных селениях волостные управления, а мелкие сельские общества соединить под одно волостное управление.

4. Составить, поверить и утвердить по каждому сельскому обществу или имению уставную грамоту, в которой будет исчислено, на основании местного положения, количество земли, предоставляемой крестьянам в постоянное пользование, и размер повинностей, причитающихся с них в пользу помещика как за землю, так и за другие от него выгоды.

5. Сии уставные грамоты приводить в исполнение по мере 30 утверждения их для каждого имения, а окончательно по всем имениям ввести в действие в течение двух лет со дня издания настоящего манифеста.

6. До истечения сего срока крестьянам и дворовым людям пребывать в прежнем повиновении помещикам и беспрекословно исполнять прежние их обязанности.

7. Помещикам сохранить наблюдение за порядком в их имениях, с правом суда и расправы, впредь до образования волостей и открытия волостных судов.

Обращая внимание на неизбежные трудности предприемлемого преобразования, мы первое всего возлагаем упование на всеблагое провидение Божие, покровительствующее России.

Засим полагаемся на доблестную о благе общем ревность благородного дворянского сословия, которому не можем не изъявить от нас и от всего Отечества заслуженной признательности за бескорыстное действование к осуществлению наших предначертаний. Россия не забудет, что оно добровольно, побуждаясь только уважением к достоинству человека и христианскою любовию к ближним, отказалось от упраздняемого ныне крепостного права и положило основание новой хозяйственной будущности крестьян. Ожидаем несомненно, что оно также благородно употребит дальнейшее тщание к приведению в исполнение новых положений в добром порядке, в духе мира и доброжелательства и что каждый владелец довершит в пределах своего имения великий гражданский подвиг всего сословия, устроив быт водворенных на его земле крестьян и его дворовых людей на выгодных для обеих сторон условиях, и тем даст сельскому населению добрый пример и поощрение к точному и добросовестному исполнению государственных повинностей.

Имеющиеся в виду примеры щедрой попечительности владельцев о благе крестьян и признательности крестьян к благодетельной попечительности владельцев утверждают нашу надежду, что взаимными добровольными соглашениями разрешится большая часть затруднений, неизбежных в некоторых случаях применения общих правил к разнообразным обстоятельствам отдельных имений, и что сим способом облегчится переход от старого порядка к новому и на будущее время упрочится взаимное доверие, доброе согласие и единодушное стремление к общей пользе.

Для удобнейшего же приведения в действие тех соглашений между владельцами и крестьянами, по которым сии будут приобретать в собственность вместе с усадьбами и полевые угодья, от правительства будут оказаны пособия, на основании особых правил, выдачею ссуд и переводом лежащих на имениях долгов.

Полагаемся на здравый смысл нашего народа. Когда мысль правительства о упразднении крепостного права распространилась между не приготовленными к ней крестьянами, возникали было частные недоразумения. Некоторые думали о свободе и забывали об обязанностях. Но общий здравый смысл не поколебался в том 31 убеждении, что и по естественному рассуждению свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторых обязанностей, и по закону христианскому всякая душа должна повиноваться властям предержащим (Рим. XIII, 1), воздавать всем должное, и в особенности кому должно, урок, дань, страх, честь; что законно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки; что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за cиe соответственной повинности.

И теперь с надеждою ожидаем, что крепостные люди при открывающейся для них новой будущности поймут и с благодарностию примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта.

Они вразумятся, что, получая для себя более твердое основание собственности и большую свободу располагать своим хозяйством, они становятся обязанными пред обществом и пред самими собою благотворность нового закона дополнить верным, благонамеренным и прилежным употреблением в дело дарованных им прав. Самый благотворный закон не может людей сделать благополучными, если они не потрудятся сами устроить свое благополучие под покровительством закона. Довольство приобретается и увеличивается не иначе как неослабным трудом, благоразумным употреблением сил и средств, строгою бережливостию и вообще честною в страхе Божием жизнию.

Исполнители приготовительных действий к новому устройству крестьянского быта и самого введения в cиe устройство употребят бдительное попечение, чтобы cиe совершалось правильным, спокойным движением, с наблюдением удобности времени, дабы внимание земледельцев не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий. Пусть они тщательно возделывают землю и собирают плоды ее, чтобы потом из хорошо наполненной житницы взять семена для посева на земле постоянного пользования или на земле, приобретенной в собственность.

Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного. Дан в Санктпетербурге, в девятнадцатый день февраля, в лето от рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят первое, царствования же нашего в седьмое.

-Давай расстанемся?
-Давай.
-Ты не понял… я пошутила!
-А я нет.
-Да нет, глупенький, я соврала! Ты что, поверил мне? Ну все, забудь…
-Нет, я согласен.
-На что?
-На расставание.
-На какое?
-Которое ты сама предложила.
-Я ничего не предлагала!
-Да как же… вот только что.
-Это была шутка, ты не понял?!
-Нет, это ты не поняла… Лично я не шучу. Расстаемся.
-Ну ты что обиделся? Ну брось… Мы и так часто ссоримся из-за пустяков.
-Ты считаешь это пустяком?
-А разве не так?
-Не так.
-Хватит глупить, милый! Пойдем, скоро дождь начнется… Синоптики ливень обещали.
-Я одолжу тебе свой зонт.
-Естественно, как обычно…
-Да нет… на, возьми… Можешь не возвращать – он мне все равно надоел.
-Кто?
-Зонт…
-Ответь! Я тебе надоела?
-Не начинай; мы все решили.
-Ну вот… Ты же знаешь, какой у меня скверный характер – и сам меня провоцируешь.
-Потому и хочу освободить тебя от своих провокаций.
-Каким же образом?
-Давай расстанемся.
-Нет!
-Зачем ты кричишь?
-Мне больно…
-Прости.
-Как ты можешь так подло меня разыгрывать?
-Это не розыгрыш.
-Не лги мне!
-Я никогда не лгу.
-Ты… Нет, погоди. Не так. Давай свой зонт, я пойду; а потом ты успокоишься, приведешь нервы в порядок и мне позвонишь.
-Я тебе не позвоню.
-Что?..
-Я тебе никогда больше не позвоню.
-Почему же?
-Потому что мы расстаемся! Расходимся, понимаешь?
-Нет…
-Потом поймешь.
-Не пойму.
-Поверь мне.
-Не хочу…
-Всегда верила.
-А ты всегда любил меня…
-Не всегда. То есть не навсегда.
-Разлюбил?
-Возможно.
-Значит, не уверен? Зачем же расставаться?
-Значит: да, разлюбил.
-Может, на время разойдемся, а? Ну переосмыслим чувства…
-Навсегда, любимая, навсегда.
-Любимая?..
-Не плачь, у тебя слезы на щеках.
-А кто виновен в них?!
-Ты сама.
-Что?!
-Не плачь.
-Обними меня?..
-Это ни к чему?
-…
-…
-Не молчи.
-А о чем нам разговаривать?
-Проводи меня.
-Я дал тебе зонт.
-Думаешь, зонт заменит мне тебя?!
-Не думаю.
-Так что тогда…
-Прощай.
-И давно ты это задумал?
-Что?
-Расстаться со мной?
-Это ты решила.
-Я?!
-Да.Я думал об этом… Но не хотел портить тебе жизнь. Хотел подождать,переосмыслить все, как ты сказала… Но ты сама захотела порвать.
-Это была шутка!
-Не шути больше с любовью. Прощай.

Mess with the best, die like the rest

make up yourself мейк ап макияж своими руками

Секреты макияжа глаз

Многие мужчины признаются в том, что их больше всего привлекают глаза женщины, поэтому неудивительно, что женщины тратят много времени на макияж, который помогает сделать глаза еще прекраснее. Любая женщина, независимо от того, широко ли расставлены ее глаза, близко ли они посажены и пр., может научиться скрывать недостатки и делать макияж глаз, который подчеркнет их естественную красоту. В большинстве случаев красивые глаза - это всего лишь результат мастерского овладения техникой макияжа, так что вы также можете научиться превращать ваши глаза в бездны, в которых будут гибнуть мужчины.

Больше - значит лучше

Многие женщины ищут способы, чтобы зрительно увеличить глаза. В этом им поможет профессиональная техника нанесения макияжа. Лучший способ добиться этого эффекта - использовать светлые тени для век. Использование темных оттенков - большая ошибка, поскольку они еще сильнее уменьшают глаза. Итак, нанесите тени светлого оттенка на все веко, а затем немного оттените их более темными. Чтобы подчеркнуть контур глаз, воспользуйтесь жидкой подводкой или карандашом, но наружные уголки проведенных линий обязательно следует растушевать, чтобы удлинить контур глаз. Наконец, на участок кожи под бровью нанесите белые или очень светлые тени, чтобы усилить эффект.

Эффект дымчатых глаз

Дымчатый макияж глаз всегда остается красивым и стильным, и если знать несколько секретов создания эффекта дымчатых глаз, выполнение этого макияжа не составляет труда. Вначале нанесите на веки специальную основу, которая предотвратит скатывание теней в складке. После нанесения основы воспользуйтесь карандашом для глаз черного, серого или коричневого цвета. Очень важно помнить, что нижние веки нужно красить карандашом более светлого оттенка, а затем растушевать проведенный контур аппликатором для получения нужного «размытого» эффекта. После этого нанесите на веки тени основного цвета. Умело выполненный дымчатый макияж глаз позволяет создать дерзкий и загадочный образ.

Советы для девушек с восточной внешностью

У восточных девушек очень красивый разрез глаз, но его тоже нужно уметь подчеркнуть наилучшим образом. Восточным девушкам рекомендуем обыграть миндалевидную форму глаз с помощью подводки и туши. Также обратите внимание на тени насыщенных оттенков - фиолетового, розового, золотистого и красно-коричневого. Еще один совет - чтобы зрительно увеличить и «раскрыть» глаза, используйте тени светлых оттенков.

Умение выполнять макияж глаз может помочь вам максимально подчеркнуть ваши естественные достоинства. Даже самые красивые глаза можно сделать еще прекраснее, так что не пренебрегайте нашими советами!
_____________________________________________________________

Естественный макияж

Главное правило в современном макияже - подчеркнуть естественную красоту женщины. Сегодняшним модным трендом является подчеркнуть главные достоинства. Повторяем лишь подчеркнуть и выделить, и ничего больше. Хоть индустрия красоты очень сильно развита и можно теперь вкладывать в свою красоту баснословные деньги, но лучшим вариантом будет полное отсутствие макияжа, которое с одной стороны подчеркнёт вашу молодость, а с другой стороны поможет сделать вас природными.

Независимо от возврата, будь вам 16 или 60 лет, каждая девушка и женщина, даже не смотря на то, что они и так красивы, интересуются секретами макияжа, чтобы стать еще красивее, привлекательнее и сексуальнее.

Одним словом макияж отражает не только ваш внешний вид, но и он тесно связан и с внутренним состоянием. То есть макияж является второй визитной карточкой после одежды, который выражает ваш собственный стиль, характер и индивидуальность.

И если вы будете правильно следить за кожей и создадите для неё правильный уход, то макияж вам придется использовать только самый маленький процент.

Итак, несколько советов, которые помогут вам быть еще красивей.

Каждый вечер очищайте кожу.

Хотя бы несколько раз в неделю выполняйте пилинг.

Как можно меньше пользуйтесь косметикой.

Всегда следите за бровями и поддерживайте их форму.

Несколько правил, которые помогут сделать ваш макияж естественным:

Если вы воспользуетесь подводкой карандашом для глаз, то таким образом можете выглядеть моложе, а глаза ваши сразу же заблестят.

Вообще обязательно нужно делать так, чтобы ваш цвет волос соответствовал цвету бровям.

Если все же вы используете тональную основу, то распределяйте её как можно равномерней, чтобы тон получился ровным, для этого необходимо тщательно распределять тон подушечками пальцев.

Хоть в этом сезоне моден «ретро» стиль, но его нужно делать в том случае, если вы его сможете сделать правильно, в другом случае, он может получиться у вас вульгарным.

Не слишком много пользуйтесь тональной основой или румянами, так как красота должна быть, прежде всего, естественной.

Но не забывайте главное правило, если вы выделяете глаза, то не акцентируйте, ни в коем случае внимание на губах. И наоборот. Ведь всё должно быть красиво и гармонично.

----------------------------------
Макияж без ошибок: советы стилиста

Не ошибается тот, кто ничего не делает. А те, кто постоянно пользуются декоративной косметикой и думают, что они «ас» в этом деле, то они явно ошибаются, ведь хоть маленькие недочеты, но они всё же есть. Итак, поговорим о типичных ошибках в макияже и попробуем не делать их вообще.

Тон
Лучше как можно меньше пользоваться тональным кремом. Если кожа не требует больших изменений, то пользоваться им вообще не стоит, либо только совсем маленькими порциями, а вот если кожа действительно проблемная, тогда стоит использовать больше. А вообще не стоит забывать, что его нужно налаживать только на проблемные участки кожи, где она действительно требует корректировки, а не покрывать лицо как будто штукатуркой.

И неважно чем вы её наносите, подушечками пальцев, губкой или кисточкой, важно, чтобы плёнка грима была как можно тоньше. Самой распространённой женской ошибкой может быть выбор тона тонального крема. Часто женщины хотят немного темнее оттенить кожу. Но это лучше не стоит делать, если, к примеру, у вас она белого или розового оттенка, иначе получиться как будто лицо у вас чем – то выпачкалось. Необходимо внимательно подойти к этому выбору и подобрать близкий тон к естественному цвету вашей кожи.

Пудра
Главное назначение пудры - сделать так, чтобы лицо было не блестящим. Её предназначение сводиться к тому, чтобы скрыть мелкие недостатки (прыщики, капилляры) и неровности лица. Если у вас жирная кожа, то эта пудра, при правильном её использовании может стать вашим настоящим спасением. Есть два вида пудры: рассыпчатая и компактная. Так вот в первом случае, сначала стоит воспользоваться кремом, чтобы произошло сцепление частиц пудры с кожей. А вот во втором случае, этого ни в коем случае не стоит делать, иначе красящий пигмент вскоре начнет в ней сильно проявляться.

Румяна
Наиболее популярными являются румяна розовых тонов и цвета загара. Но вот не стоит перебарщивать с тёмными румянами, которые могут не украсить макияж, а намеренно вас сделать старше.

Тушь
А каждой тушью нужно пользоваться по-разному. Удлиняющую тушь лучше использовать 2-3 раза (если, конечно же, она высыхает, если нет, то никакого удлиняющего эффекта не добиться), а вот объёмной - нужно пользоваться как можно аккуратней, чтобы ресницы не выглядели после неё слипшимися.

Тени
С ними, наверное, у женщин меньше всего проблем. Однако и здесь они существуют, особенно в технике их нанесения. К примеру, перламутровые тени необходимо размазывать и под бровями, и на верхнем веке, а вот матовые и в складке глаза тоже. Не делайте ошибок, и тогда вы сможете стать идеально красивыми!
____________________________________________________
Секреты макияжа глаз
макияж глаз

Итак… Раскрываем секреты макияжа глаз…

Эффект широко расставленных глаз можно сгладить, нанести тени темных оттенков от складки верхнего века к внутреннему углу глаза и продлить их вверх к основанию брови. На внешний край верхнего века нанесите более светлые тени, не заходя при этом за край века.

Чтобы зрительно «раздвинуть» близко посаженные глаза, следует высветлить внутренний угол глаза и верхнего века, нанеся светлые перламутровые тени и растушевав их в направлении переносицы. На внешнюю часть верхнего века нужно нанести более темные тени. Линию контура следует провести от центра к внешнему углу глаза по верхнему и нижнему веку. Тушь наносите на ресницы только во внешних углах глаз.

макияж глазВизажисты считают брови самой важной частью женского лица. Если ваши брови имеют неудачную форму или нечеткую линию, они могут свести на нет любые ваши усилия добиться совершенного макияжа. Помните, что даже незначительное изменение формы бровей может изменить Вашу внешность. Цель удаления лишних волосков из зоны бровей — не только сделать брови менее густыми и более аккуратными, но и придать им форму, которая подчеркнет красоту глаз. Иногда выщипывать брови немного больно; чтобы избежать этого, охладите кожу при помощи кубика льда. Не забудьте натянуть кожу перед выщипыванием, чтобы случайно не пораниться!

Всегда носите солнцезащитные очки, так как первые морщинки вокруг глаз появляются, когда мы щуримся. Храните гель для кожи вокруг глаз в холодильнике, чтобы его действие было еще более освежающим! Всегда удаляйте тушь для ресниц перед тем, как лечь спать, чтобы не повредить ресницы.

Для глаз достаточно теней пастельных оттенков и туши. Подводку делайте в том случае, если необходима зрительная корректировка разреза глаз, но лучше воспользоваться не черной подводкой, а взять коричневую или серую.

The Broken boot - John Galsworthy

Рваный башмак (Сломанный ботинок) Джон Голсуорси -- The Broken boot - John Galsworthy

Около двенадцати часов на следующий день после премьеры «Ревущие стремнины», что давала на взморье заезжая труппа, актер Джильберт Кестер, игравший в третьем акте доктора Доминика, вышел на прогулку из пансиона, где он поселился на время турне. Кестер долгое время, почти полгода, был «не у дел», и, хотя он знал, что четыре фунта в неделю не сделают его богачом, всё же в его манерах и походке появилась некоторая беспечность и самодовольство человека, снова получившего работу. У рыбной лавки Кестер остановился и, вставив в глаз монокль, с легкой усмешкой стал разглядывать омаров. Целую вечность он не лакомился омарами! Без денег можно помечтать об омарах, но этого эфемерного удовольствия хватило ненадолго, и Кестер пошел дальше. У витрины портного он снова остановился, здесь он живо вообразил себя переодетым в костюм из того добротного твида, что лежал на окне, и одновременно в стекле витрины увидел свое отражение в коричневом выцветшем костюме, который достался ему от постановки «Мармедьюк Мандевиль» ровно за год до войны. Солнце в этом проклятом городе светило слишком ярко и безжалостно выставляло напоказ вытершиеся петли и швы, лоснящиеся локти и колени. И всё же Кестер получал некоторое подобие эстетического удовольствия, глядя на отражение элегантной фигуры мужчины (уже полгода не евшего досыта) с моноклем, хорошо обрамлявшим приятный карий глаз, и в велюровой шляпе – трофее спектакля «Симон просветитель», что ставили в 1912 году. Стоя перед окном, Кестер снял шляпу, ибо она скрывала новый феномен, явление еще не оцененное по достоинству, – его meche blanche. Что это – приобретение или начало конца? Седая прядь была зачесана назад и очень выделялась среди темных волос над мрачным лицом, которое всегда нравилось самому Джильберту Кестеру. Говорят, что седина – следствие атрофии нерва или потрясения, результат войны или недостаточного питания ткани. Привлекает внимание… и всё же!… Кестер пошел дальше по улице, и ему показалось, что мелькнуло знакомое лицо. Он оглянулся и увидел, что на него смотрит маленький, франтовато одетый человек с приветливым, круглым и румяным, как у херувима, лицом, – такие лица встре чаются у постановщиков любительских спектаклей.
Черт возьми! Да это же Брайс Грин!
– Кестер? Ну конечно, это вы! Вот встреча! Вы совсем пропали! А помните наш старый балаган, сколько было потехи, когда мы ставили «Старого ворчуна»? Честное слово, рад видеть вас! Вы заняты? Идемте позавтракаем вместе.
Брайс Грин – состоятельный человек и меценат – был душой общества на этом приморском курорте.
Кестер ответил, лениво растягивая слова:
– С удовольствием.
А внутренний голос торопливо подсказывал: «Послушан, мой милый, ты, кажется, сейчас позавтракаешь!»
Они шагали рядом, один – высокий, в поношенном костюме, другой – кругленький, но одетый с иголочки.
– Вам знакомо это заведение? Зайдем! Филлис, два коктейля и кракеры с икрой. Это мой друг – мистер Кестер. Он выступает у нас здесь. Вам следует посмотреть мистера Кестера на сцене.
Девушка, подававшая коктейли и икру, с любопытством подняла на Кестера голубые глаза.
«Боже мой! Да я полгода не играл»,
– Какая это роль, – небрежно протянул он, – надо им помочь… просто э… э… – брешь заполняю.
А где то под жилетом отозвалась пустота: «И меня тоже надо заполнить».
– Не перейти ли нам в ту комнату. Кестер, захватите с собой коктейль. Там никто нам не помешает. Что будем есть, омара?
– Обожаю омаров, – протянул Кестер.
– Я тоже. Здесь они чудесные. Ну, как поживаете? Страшно рад вас видеть! Вы единственный настоящий артист из всех, кто у нас тогда играл!
– Благодарю, у меня всё в порядке, – ответил Кестер и подумал: «Неисправимый дилетант, но добрый малый».
– Вот здесь сядем. Вильяме, подайте нам хорошего, большого омара и салат и э э – и мясное филе с картофелем. Картофель поджарить, чтобы хрустел, и бутылку моего рейнвейна. И еще, еще… омлет с ромом – больше рома и сахара. Понятно?
«О, черт, еще бы не понять», – пронеслось в голове Кестера.
Они уселись за столик друг против друга в небольшой комнатке.
– За успех, – поднял свой бокал Брайс Грин.
– За успех, – ответил Кестер, и коктейль, булькая в горле, отозвался: «Это успех».
– Что вы думаете о теперешнем состоянии драмы?
Ого! Этот вопрос всегда близок сердцу Кестера. Приятно улыбаясь только одним уголком рта, чтобы удержать в глазу монокль, Кестер не спеша произнес:
– Никуда не годится!
– Мда! – отозвался Брайс Грин. – У актеров нет талантов?
«Нет денег», – подумал Кестер.
– Какие роли исполняли вы в последнее время? Что было интересного? В «Старом ворчуне» вы были великолепны!
– Да нет, ничего интересного, я немного развинтился, всё как то э э – слабовато.
И брюки, широкие в поясе, как бы подтвердили: «Слабовато!»
– Ну вот и омары! Вы любите клешни?
– Благодарю, мне всё равно.
Ну, а теперь есть, есть, пока не натянется пояс. Пир! Какое блаженство! И как легко льется речь, – он говорит и говорит о драме, о музыке, об искусстве, то хвалит, то критикует, поощряемый восклицаниями своего маленького хозяина провинциала и удивлением в его круглых глазах.
– Черт возьми, Кестер, у вас седая прядь! Как это я раньше не заметил? Мне всегда нравились meches blanches. Не сочтите за грубость, – но как она появилась, сразу?
– Нет, не сразу.
– И чем вы объясняете это?
«Попробуй ка поголодай», – вертелось у Кестера на языке, но он ответил:
– Право, не знаю.
– Но это замечательно! Еще омлет? Я часто жалею, что сам не пошел на сцену. Ах, какая жизнь! Какая жизнь! Если иметь такой талант, как у вас.
«Какая!»
– Сигары? Подайте нам кофе и сигары! Вечером обязательно приду вас посмотреть. Надеюсь, вы пробудете здесь еще неделю?
«Ах, какая жизнь! Восторг и аплодисменты: „Игра ми стера Кестера выше всех похвал – это подлинное искусство… она то то и то то…“»
Молчание собеседника вывело Кестера из задумчивого созерцания колец табачного дыма. Брайс Грин сидел неподвижно, держа в руке сигару и приоткрыв рот; взгляд его блестящих и круглых, как морские камешки, глаз был устремлен вниз, он глядел куда то ниже края скатерти. Что с ним, обжег себе губы? Ресницы у Брайс Грина дрогнули, он поднял глаза на Кестера и, облизнув губы, как собака, неуверенно сказал:
– Послушайте, дружище, не обижайтесь, но вы что… совсем на мели? Я… если я могу быть полезен, пожалуйста, не стесняйтесь. Мы же старые знакомые, и всё такое…
Взгляд его выпуклых глаз опять устремился на предмет – и Кестер посмотрел туда же. Там у ковра он увидел… свой собственный башмак. Башмак ритмично покачивался в шести дюймах от пола… трещина… как раз посредине между носком и шнуровкой две большие трещины. Так и есть! Кестер знал это. Хорошие башмаки, он играл в них Берти Карстерса в «Простаке», перед началом войны. Его единственная пара, кроме башмаков доктора Доминика, которые он очень берег. Кестер отвел глаза и посмотрел на добродушное, встревоженное лицо Брайс Грина. Тяжелая капля оторвалась у Кестера от сердца и затуманила глаз за моноклем. Губы его искривились в горькой усмешке.
– Нет, зачем же? Благодарю.
– Извините. Мне просто показалось…
Глаза Брайс Грина снова устремились… но Кестер уже убрал ногу.
– Очень сожалею, дружище, но у меня свидание в половине третьего. Чертовски рад, что встретил вас. До свиданья!
– До свиданья, – произнес Кестер, – очень признателен.
И Кестер остался один. Опершись подбородком на руку, он невидящим взглядом смотрел через монокль в пустую чашку. Один со своим сердцем, своими башмаками, своей жизнью и будущим… «В каких ролях вы выступали последнее время, мистер Кестер?» – «Я не так много играл. То есть я хочу сказать, что роли были самые разнообразные». – «Понятно. Оставьте ваш адрес, сейчас не могу обещать вам ничего определенного». – «Я бы мог э э… почитать вам что нибудь. Может, послушаете?» – «Нет, благодарю, это преждевременно». – «Нет? Ну что ж, надеюсь, что смогу пригодиться вам позже».
Кестер ясно представлял свои глаза во время этого разговора с антрепренером. Боже, какой взгляд! «Ах, какая жизнь! Собачья жизнь! Всё время ищешь, ищешь, ищешь работу. Жизнь бесплодных ожиданий, скрываемой нищеты, тяжких разочарований, голода».
Официант, неслышно скользя вокруг, приблизился к Кестеру. Вошли две молодые женщины и сели за столик у двери. Кестер заметил, что они посмотрели на него, до его обостренного слуха донеслось:
– Конечно… это он, – шептали они, – в последнем акте… Разве не видишь meche blanche?
– Ах да! Это он. Не правда ли…
Кестер выпрямился, поправил монокль, на его губах заиграла улыбка. Они узнали в нем доктора Доминика!
– Разрешите мне убрать, сэр?
– Разумеется, я ухожу.
Кестер поднялся. Молодые женщины пристально смотрели на него. Элегантный, слегка улыбаясь, он прошел мимо них как можно ближе, чтобы они не увидели его рваный башмак.

Люди используют штуки,называемые телефонами,потому что просто ненавидят быть рядом, но очень боятся оставаться одни.

francais

Французский язык. Учебник. Попова И.Н., Казакова Ж.А., Ковальчук Г.М.

20-е изд., перераб. и дополн. - М.:Нестор Академик Паблишер, 2004. - 576 с. + Audio; + Ключи

скачать можно здесь

Немного о витаминах, которые нужны для наших волос.

Немного о витаминах, которые нужны для наших волос.
Комплекс витаминов для волос обязательно должен содержать витамины А, С, Е и витамины группы В.

Витамин А необходим для густоты волос - его недостаток приводит к тому, что волосы становятся тусклыми и начинают выпадать.

Нашим волосам нужны витамины группы В. Эти витамины отвечают за состояние кожи и ногтей, поэтому их называют «витаминами красоты». Витамин В1 защищает наш организм от стресса. Витамин В2 служит своеобразной профилактикой депрессии, его недостаток сопровождается шелушением кожи лица, волосы становятся сухими на кончиках и жирными у корней. Витамин В3 необходим для улучшения циркуляции крови, и он участвует в образовании пигментов в волосах. Недостаток витамина В3 приводит к нарушению роста волос и ранней седине. Витамин В6 нужен для профилактики перхоти. Витамин В9 способствует росту волос. Витамин В12 участвует в образовании эритроцитов, недостаток этого витамина приводит к перхоти, ломкости волос и ногтей.

Другой витамин, который применяется против выпадения волос - витамин С. Он отвечает за тонус капилляров. Когда витамина С не хватает, микроциркуляция крови нарушается и волосы, которым не хватает питания, тоже могут начать выпадать.

Витамин Е необходим для длинных волос, он отвечает за транспортировки кислорода в крови, а значит, и за питание волос. Когда витамина Е не хватает, волосы начинают выпадать.


Витамин А содержится:
В рябине, абрикосах, шиповнике, черной смородине, облепихе, желтых тыквах, арбузах, в красном перце, шпинате, капусте, ботве сельдерея, петрушке, укропе, кресс-салате, моркови, щавеле, зеленом луке, зеленом перце, крапиве, одуванчике, клевере.

В1:
Особенно много витамина в ростках зерна, в отрубях, в бобовых. Содержится также в фундуке, грецких орехах, миндале, абрикосах, шиповнике, красной свекле, моркови, редьке, луке, кресс-салате, капусте, шпинате, картофеле. Есть в молоке, мясе, яйцах, дрожжах.

В2:
Содержится в продуктах животноводства: печени, молоке, яйцах, дрожжах. Много в зернобобовых, шпинате, шиповнике, абрикосах, листовых овощах, ботве овощей, капусте, помидорах.

В3:
Особенно богаты витамином печень, почки, мясо, рыба, яйца. Много содержится пантотеновой кислоты в бобовых (фасоли, горохе, бобах), в грибах (шампиньонах, белых), в свежих овощах (красной свекле, спарже, цветной капусте). Присутствует в кисломолочных и молочных продуктах.

В6
Особенно много витамина B6 содержится в зерновых ростках, в грецких орехах и фундуке, в шпинате, картофеле, цветной капусте, моркови, салате, кочанной капусте, помидорах, клубнике, черешне, апельсинах и лимонах. Содержится также в мясных продуктах, рыбе, яицах, крупах и бобовых.

В9 (фолацин, фолиевая кислота или фолин)
Основным источником фолацина в питании являются зерновые, мука грубого помола, много его в овощах (зелени петрушки, шпинате, салате, луке, ранней капусте, зеленом горошке), в свежих грибах, пищевых дрожжах, присутствует в твороге, сырах, рыбе, мясе.

В12
Основным источником витамина служат пищевые продукты животного происхождения: говяжья печень, рыба, продукты моря, мясо, молоко, сыры.

С
Содержится в свежих растениях: шиповнике, кизиле, черной смородине, рябине, облепихе, цитрусовых плодах, красном перце, хрене, петрушке, зеленом луке, укропе, кресс-салате, краснокачанной капусте, картофеле, брюкве, капусте, в овощной ботве. В лекарственных растениях: крапиве, будре, любистоке, в лесных плодах.

Е (токоферол)
Токоферолы содержатся в основном в растительных продуктах. Наиболее богаты ими нерафинированные растительные масла: соевое, хлопковое, подсолнечное, арахисовое, кукурузное, облепиховое. Больше всего витаминоактивного токоферола в подсолнечном масле. Витамин Е содержится практически во всех продуктах, но особенно его много в зерновых и бобовых ростках (проростки пшеницы и ржи, гороха), в овощах - спаржевой капусте, помидорах, салате, горохе, шпинате, ботве петрушки, семенах шиповника. Некоторые количества содержатся в мясе, жире, яйцах, молоке, говяжьей печени.

domi_nika

Это всплывает совершенно неожиданно.

Тренер объясняет как именно нужно дышать, ты лежишь на полу с поднятыми ногами, слушаешь: "Дышите ровно, живот в себя", а перед глазами вдруг картина: он подключенный к аппарату искусственного дыхания, голый по пояс, во рту трубки, дышит тяжело и часто, но будто бы спит. Маленький мой, худенький, родной мальчик просто спит, тревожно, глубоко, и лицо - отрешенное, но живое. И кажется, все-все будет хорошо, он проснется и все будет хорошо. На следующий день приходишь и смотришь ему в лицо, а оно уже другое - оно желтое, он дышит, но вокруг запах смерти.

Или вот фотография. Неожиданно встает перед глазами. Старая, ей больше 25 лет. Папа и Славка - маленький, с соской. Зима - и оба они укутаны, и оба они живые. Ты и фотографию-то в руках не держала несколько лет, а она вдруг перед глазами так явно, во всех деталях. И ни папы уже нет, ни брата, а ты лежишь и дышишь в подушку. Дышишь, дышишь, дышишь. Глотаешь слезы, но дышишь, живая и невредимая. Через несколько минут в голове уже снова какие-то мелочи - проблемы на работе, поездки, женщины, книги - и плачешь отчего непонятно. Дышишь.

45 заповедей автостопщика

45 подвигов, которые должен совершить в своей жизни настоящий автостопщик:
(на тему: 12 подвигов Геракла; 40 подвигов мужчины)

1. Выйти на трассу.
2. Поругаться на трассе из-за застопленной машины со стоящим впереди тебя стопщиком.
3. Пописать на трассе против ветра.
4. Пообщаться на трассе с проститутками.
5. Наконец-то застопить машину.
6. Заблудиться и поехать не в ту сторону.
7. Застопить в Европе фуру, на ломанном английском пытаться объяснить куда тебе не понимающему тебя драйверу. Выругаться по-русски: ну и долба*бы эти иностранцы и понять, что водила русский.
8. Побывать в роли драйвера груженого камаза не имея автомобильных прав и ваще первый раз сев за руль.
9. Протащить по трассе трех чайников. Нераздельно. Ночью, зимой, дождь.
10. Отбить напарницу (напарника) у приятеля (приятельницы).
11.Когда родители уедут в отпуск, собрать дома огромную компанию стопщиков, съесть все в холодильнике, разгромить квартиру.
12.Заниматься беззвучным сексом с напарницей (напарником), когда в соседней комнате бухает сидит толпа автостопщиков и думают, что вы спите после трассы.
13.Влюбиться. Собрать все свои вещи, проехать к ней (нему) через всю страну и понять: не то…
14.Зависнуть на позиции на федеральной трассе в центре России на двое суток. 15.Проспать свою отворотку.
16. Нарваться на гопников. Получить приглашение в гости. Обменяться адресами. Уехать дальше автобусом на их деньги.
17. В тапочках на босу ногу выйти во двор за хлебом и вернуться через неделю, побывав в Сочи и Астрахани.
18.Спланировать путешествие в Крым, забить стрелку на трассе и в последний момент отправиться с друзьями на футбол "Спартак" - "Зенит" на собаках.
19.Оказться в 5000 км от дома с 5 рублями в кармане и позвонившей маме сказать: у меня все отлично! Через 4 дня буду.
20. Машинально, вернувшись с отпуска, утром вместо работы выйти на трассу и уехать в Питер. (Нижний, Казань, Москву…. Нужное подчеркнуть)
21.Прокатиться автостопом по Европе; осматривая Рим, приступить к дегустации итальянского вина и проснуться на следующий день в Париже под мостом на берегу Сены в обществе каких-то клошаров.
22.Поставив ночью в укромном месте палатку, обнаружить себя утром спящем на центральной тропинке городского парка.
23. Забыть куда и зачем ты поехал сегодня по трассе.
24. Подойти в 5 утра на пост ДПС к спящему гаишнику и рявкнуть: «Ты почему не спишь?!».
24.В поезде Астрахань-Москва спрятаться на третий полке среди кучи арбузов без билета. Съесть один из арбузов и суметь дотерпеть до Москвы, чтобы не быть высаженным.
25. Не напиться на Эльбе.
26. Выпить ведро дебошира, не лопнуть и не обляпаться
27. Застопить камаз с 10-тью такими же стопщиками. Умудриться в него влезть.
28. Протереть до дыр три стопника.
29.Откатав 12 экваторов, посетив 58 стран, прийти на лекцию АВП и всех спрашивать кто такой Кротов.
30. Прожечь комбез под которым ничего нет в самом интересном месте.
31. Изобрести не пахнущие носки.
32. Завести напарницу (напарника) на 20 лет моложе себя. И драйверам говорить, что это твой сын/дочь.
33. Прийти ночью на вписку, перепутать адрес, напугав до полусмерти страдающую
бессонницей старушку, перебудить весь дом и остаток ночи провести в милиции.
34. Попробовать автостоп нулевого и пятого рода.
35.Истыкать на стене всю карту Мира флажками где ты был. Снять и повесить карту звездного неба.
36.Посмотреть фильм "Матрица" десять раз подряд и научиться перемещаться по стране при помощи силы воли.
37. Научиться спать в машине с открытыми глазами.
38. Забыть дома все документы и обнаружить это только в Норильске.
39. Уметь запихивать в 30 литровый рюкзак 60 литров вещей так и не поняв как это получается.
40. Машинально на трассе курить левой рукой.
41. В двадцатой машине посреди рассказа в 600 км подумать: А я рассказывал это уже здесь, или в прошлой машине?
42. За 5 секунд жестами объяснить драйверу проезжающей мимо тебя машины что:
1 - Тебе нужна прямая машина в Кемерово через Томск, желательно побыстрее.
2 – Ты едешь из Казани.
3 – Тебе нужно ехать именно в этой машине. Она тебе очень понравилась.
4 – Ты не спал двое суток. С удовольствием поспал бы на его спалке.
5 – Ты не против заехать в кафе, съесть соляночки, выпить кофе. Раза три.
6 – Тебя зовут Сережа и ты ненавидишь шансон.

43. Выпендриться и проехать по пачке Беломора от Жлобина до Каргополя.
44. Стать главным представителем автостопщиков в галактике. Развалить все.
45. Продать свой старый комбез и единственный рюкзак колобок на аукционе Сотбис, уйти на пенсию и травить байки.

(с)bpclub.ru

девочка, потерявшаяся.. в пустыне

следующие цели:
1. рассказать общетвенности о нехоженых тропах Египта и что из этого следует.
2. выразить меня саму – здесь отлично показан мой характер и взгляды на мир.
Цели быть интересным он не преследует.

640 КМ ПО ДОРОГЕ, ПО КОТОРОЙ НЕЛЬЗЯ

Дневниковые мысли даны в хронологическом порядке.
11 января 2009 группа из дома АВП отправилась познавать южные дороги страны.
Мы разделились в поезде Каир-Асуан. Я осталась в паре с А.Кротовым. Около 3х дней мы делали научные открытия, описанные в его ЖЖ, после чего разделились – он поехал на север, в Каир, где намечалась его тусовка, а я – на юг, в направлении указателя до города Шарк-Алявинат (320 км), надеясь там, на краю света, как мы его назвали, найти тайную тропу (без ментов) в Тушку и Абу-Симбел. Этот город отсутствовал на картах и никому не был известен.">

13 января

15.00
Вот и сбылась очередная мечта идиота. Направо – песок, налево – песок, песок, песок… всюду желтый песок, синее небо над головой, теплый ветер, полуденное солнце, и – ни одного живого организма.
Это Сахара.
Много раз я мечтала уйти в Сахару, чтобы в этой огромной желтой пустыне совершить преодоление себя. Идти, идти, идти, как бы не было сложно, экономя воду, экономя силы, все надеясь на что-то впереди. Цель этой ходьбы – научить себя не паниковать перед трудностями, слушаться хотя бы саму себя и твердо идти к намеченной цели, ни разу не сказав – «я не могу».
Но. В этих песках сегодня у меня есть «но». Я иду по отличному асфальту и надежда моя – на машину. 300 км осталось до Алявината, и я отлично понимаю, что пешком я туда не прийду.
Вот я снова села на рюкзак. Понимаю – «а вдруг? А зачем идти, если мне помогут?». И расслабляюсь. Как всегда. И я формулирую очередную свою проблему: а зачем я буду деать то, что могу не делать? Постановляю : ИСКОРЕНИТЬ!

14.01.09

13.30
Вчера меня подвозили немного. Когда стемнело, я шла. Увидев впереди огни встречек, я пряталась от них в пустыне лежа, накрывшись черным платком и выдавая себя за камень. Когда встречек не было, шла за буграми от дороги вперед, на юг. Увидела свет фонарика. Возможно, пост. Чувствуя себя партизаном, обошла его далеко по черной пустыне. Когда снова вышла к дороге, поняла, откуда идет встречный траффик – дорожники едут с участка. Я была уже совсем близко к последнему и замирала, когда фары экскаваторов освещали меня. За барханом, метрах в 200х от дорожников, я легла спать (вырыв яму в песке и завернувшись поверх спальника в полиэтилен) – достаточно близко, чтобы распугать пустынные опасности и достаточно далеко, чтобы человеческим опасностям не понадобилось идти за этот бархан ночью.
Итак, 13.30.Тяжело. Вроде и не хочу пить, есть, спать, и солнце не сильно печет – тучи, и идти осталось всего 50 км до поста, но мне почему-то очень тяжело. Снимаю в очередной раз рюкзак и падаю на песок. Вчера после 17.00 были встречки и не было попуток, сегодня трафик сравнялся – нулевой.
И в жизни так же – я заставляю себя встать и идти вперед, но заствляю только мысленно, а в реальности не могу заставить себя оторвать задницу от песка, сижу, колупаюсь в нем, рисую на нем, строю из него и никуда не иду…

15.01.09

08.00
Я должна сегодня дойти. Должна. Вчера мне было тяжело идти. Когда солнце зашло, моя скорость увеличилась, но тяжесть не ушла, я опять и опять останавливалась, отдыхала, снова шла. Я все помнила слова мужика у асфальтоварочной установки, слова, которые я из потока арабской речи выудила как знакомые – сияра, хамса, шоп, и он показал на часы и махнул рукой на юг. Пять, машина, магазин… через пять или в пять? Я ждала машину в 16.00. ждала в 18.00. думала, что дорожники, как вчера, работают до 20.00 и домой поедут сюда в 21.00 ( другая партия, южная, не те вчерашние). Но дорожники не ехали. Видимо, они ночевали у асфальтоварочной установки в бараках. Я пыталась дойти до указателя «10 км» до того места, про которое мне сказал военный на на посту. Он сказал – «Ты понимаешь, 40 км! Ты пройдешь 40 км?!!», я сказала «айва» (ага) и пошла. Что там? Вероятно, вода. Но указателя «10 км» до того места все не было. Осталось около 15-ти. Звезды не давали много света, а жажда все же начала сушить горло.
А вдруг, у пограничника «40» - это любое «много»? вдруг мне идти 80, 100, 120 км до людей? Я начала пить техническую воду – подарок дорожников. Она сильно пахнет какими-то машинными жидкостями, но я успокаиваю себя – эта жидкость как хлорка – убила амеб. Когда я пью, я стараюсь не нюхать, что я пью. У меня воды еще на 2 дня (это около 1.2 литра).
Идти стало снова тяжело. Я села смотреть на звезды. И тут… о, чудо! Меня укусил комар!!! Еще один! И они стали жужжать вокруг меня толпой. Комары выводятся только в открытых водоемах и питаются кровью млекопитающих. Но в пустыне?... Ура! Вода! Люди! Где же?!
Встаю. Иду. Слышу стрекотание кузнечиков. Они не могут жить в песке. Рассматриваю темноту у дороги. Куст! Ну, точно, куст! Бросаю рюкзак, спускаюсь с обочины. Здоровенная ива. Ноги проваливаются в мокрый песок…
А люди? А ручей? Пока, ночью, я ничего не вижу и ложусь спать здесь, за 12-15 км от пункта «40 км».
Ночью я проснулась от шума машины. Мне снился оазис, люди, мандарины и магазины, поэтому машина меня не удивила. Посмотрела на часы. Пол первого. Машина стояла и люди ходили вокруг. Меня они не видели, я старалась снова уснуть. Машина была на юг. В пол второго была вторая машина – на север, она тоже остановилась и люди ходили и издавали звуки, ну очень похожие на мое имя – «Юля», но они ехали на север, и я дальше спала.
Проспала. Проснулась в 7.30, и солнце уже дало знать, кто здесь хозяин. Я пошла. Вижу бамбуковый шалаш. Рядом – установка для извлечения воды – не работает. Кругом по пустыне кусты. Высоко грунтовые воды. Должны быть и люди. Но где же? Еще 10 км…

10.10.
Пока я не чувствую, что умираю. Населенного пункта нет, иду дальше. Наблюдаю большое количество миражей. Они такие большие, эти озера, и, что удивительно, в них есть отражения гор, реально здесь существующих. Пустыня кругом прямо как из мечты – соверщенно желтая и совершенно плоская до горизонта, и небо без каких бы то ни было облаков. Жарко. Январь.

14.15.
Кошмар! Иду 10 минут и падаю. И даже лежа мне плохо. Можно валяться здесь, пока не спасут (это же дорога), можно так и идти по 10 минут (но я не знаю, что впереди), и можно проваляться до пяти вечера и тогда идти – будет гораздо легче.

16.20.
Все прямо в самый раз, как надо. Я успела порядком задолбаться, и, вырыв себе яму в песке и поставив рюкзак для тени, спала.
И вот – сияра (машина). О, счастье, сияра! Конечно, они остановились (хоть я и не стопила, просто спала), конечно, подождали, пока я соберу вещи, и, конечно, привезя на место назначения (20км), пригласили в гости. Несколько соломенных домиков геологов в Сахаре. Пара пальм. Меня усадили на стол (ну, коврик) и долго кормили и поили из алюминиевой кружки чистой и вкусной водой. Такая большая компания, таких веселых, таких не религиозно, а геологически бородатых людей! Подтвердили, что машин здесь почти не бывает. Говорят, за 15 км отсюда пост, откуда менты помогут мне уехать. Будем надеятся, что это на этот раз правда.
Уголки моих губ в пути опустились вниз и все лицо стало пасмурным-пасмурным. И хоть я в спасении сижу в бамбуковом домике и угощаюсь чаем, мне кажется, они уже никогда не поднимутся, и я всегда буду такой угрюмой.

18.40
Вопреки моим ожиданиям, геологи не довезли меня даже обратно до асфальта, и по песку я шла еще лишний час к трассе. Идти стало в тысячу раз легче – я будто летела. Оказывается, несколько лепешек хлеба на три дня ходьбы по пустыне – это способствует полному обессиливанию. Зато как только вышла, мне подфортило, очень. Сразу – машина. За 130 км до Шарк-Алявината мы проезжаем не бдящий пост. Никто к нам не выходит. После поста – пальмы, кусты, полагаю, люди и вода. Через 20 км, как ни странно, опять пост, огромный указатель налево. На посту гаишникам лениво выходить, и водитель сам зовет их. Собирается большая толпа разглядывателей меня. Показывают на широкую дорогу налево, говорят, это дорога на Асуан и оттуда в Тушку. Совсем с ума сойти – три дня пешком фигачить по пустыне, чтобы свернуть на Асуан?! Ну уж, ЛЯ(нет)!!! Драйвер везет меня прямо. Почему-то за постом-отворотом на Асуан указатели с обычными (общепринятыми) цифрами и километраж до Шарк-Алявината – 140.

Сильно полагаю, что край света Шарк-Алявинат находится на западе-северо-западе от развилки с Асуанской трассой. Как жаль, что у меня нет ни GPS, ни даже компаса, есть только небо и часы. Несмотря на это, я думаю – можно ли оттуда уехать в Тушку? Подозреваю, что нет. Осталось 80 км. Меня везущий ISUZU сломался. Посмотрим, что тут за трафик, после развилки. Вообще, поломка – это не есть хорошо. Пустыня.
Черт знает, что за город там впереди – может, здоровенный секретный, а может, 2-3 глиняных, где даже фуль не продают, кто его знает?

16.01.09

11.00
Удивительно – мой дравйвер проявил супер-способности в налаживании машин – он посмотрел под машину со всех четырех сторон, показал мне на коробку передач, что-то большое изобразил, развел руками и сказал, что нужен буксир. Налаживать он не пытался. За 16 часов стояния проехало аж 4 встречных (из которых один большой полный автобус) и в 7 утра одна попутная – бензовоз. Ночью было холодно – драйвер закутался в большой серый халат и намотал чалму.

Что такое пустыня? Это жизнь с солнцем. 5й день я вижу, как круглое солнце закатывается за песок и как вылазит из-за него. И эти две солнечные процедуры самое важное в жизни в пустыне. А еще пустыня вовсе не скучная, она вся разная, все пейзажи здесь не похожи один на другой.

16.25
Почти сутки тому назад я возрадовалась – прямая машина. Кто же знал, что она сломается? Первая попутная была в 7, вторая в 11.40, драйвер остановил ее, дал им номер телефона, типа, чтобы вызвали подмогу. Я пыталась к ним впросится в машину – тщетно. Они сказали – «ты и так в машине на Алявинат, сиди и жди». Я обиделась и снова пошла пешком. Сегодня очень ветрено – как когда-то у меня в Гоби, только там песок серый, а тут – желтый. Этот жетый песок у меня в ушах, в носу, во рту, в трусах, в носках, наверное, в желудке тоже. Он сыпет и сыпет на меня, этот песок, и голова уже болит от беспрерывного ветра. Я уже опять порядком задолбалась, но сегодня вообще не хочется пить. 50 км до Алявината. Продолжается массаж глазных яблок песком – его полно под веками. Через 2 часа будет темно, а на горизонте никаких укрытий – я не знаю,где я буду спать – при такой погоде в открытой пустыне это почти невозможно.

17.30
Выхожу из машины с песком повсюду и вижу – РАЙ посреди пустыни. Зеленые блестящие поля, деревья, ирригационные системы… в благовеянии захожу между пальмами, стая больших голубых птиц, стрекоча и шумя, разлетаются. Всюду цветут огромные розовые, белые, красные цветы.они источают запах лета. Пчелки роятся на низких, покрытых желтыми цветами кустах… солнце укрыто зеленью, я иду, восторженно все это разглядываю, и думаю одно – рай среди Сахары. Дальше в раю бесконечные, до горизонта, поля, потом коровники. Но солнце уже заходит, и колхозники забирают меня в город. И привозят на пост, при этом свернув с главной на какую-то не обозначенную боковую дорожку. От ментов я отмахиваюсь и иду на главную дорогу. Те, как полагается, цепляются. Кричат «ноу!ноу!» и не дают пройти. Я пру напролом. Они отстают. Один догоняет. Я иду очень быстро, он за мной. Он знает по-русски «тихо-тихо» и очень этим гордится. Прошу его отстать. Он мне – «тихо-тихо!», и убеждает, что там очень опасно, куда я иду. Через 5 км ходьбы (идиот!) ему становится холодно. При этом он очень веселый мент, он подпрыгивает и поет – «колд, колд, вери колд, тихо-тихо!» и иногда бежит рядом со мной. Возле нас останавливается машина. Оттуда – еще двое ментов и все они меня сопровождают. Один, в халате, пытается меня не пустить и орет. С такой смешной рожей орет, что я начинаю его передразнивать и корчить рожи. Я вообще часто корчу ментам рожи, они обычно зятся, а этот, вот удивительно – засмеялся. Я тоже. И так вот весело мы шли, пока они не устали и опять не отстали. Все трое. Я иду. Думаю – 20 км еще, машины стоплю – не останавливаются, видно зарево города, спать тут нереально – пустыня опять плоская до горизонта – меня же будет видно.
И тут я все же стоплю тачку. Иду к ней, но рядом стопится еще одна, откуда выпрыгивает человек и заговорщически говорит – «тихо-тихо!». И обе тачки уезжают. Капец! А этот опять идет рядом. Я на него ругаюсь всеми нехорошими русскими словами, и он, кажется, понимает, что что-то не так. Он теперь одет теплее, и, кажется, вечно собирается меня охранять. Я сажусь на обочину, убеждаю его застопить машину, стоплю сама, но, прежде чем я успеваю что-то сказать, подходит мой охранник и говорит, что я иду пешком, а он меня охраняет. Минут через 30 он все же стопит машину и на ней едет рядом, а я иду пешком! Кошмар! Спортсменку нашли! Я уже несколько дней иду!
Долго я старалась, все же донесла до мента истину и мы поехали вместе. Указатели до аэропорта (написано по-английски) 5 км. Но… нет, дорога никуда не уперлась, ни в Алявинат, ни в аэропорт, и я, офигев, увидела километраж – 320 км до… х. Тихо-тихо сказал – всего 4 часа ехать! Фиг знает, куда мы вообще едем и откуда! Интересно ехать туда, не знаю куда, еще 320 км! Я даже не знаю, в какую сторону света мы едем. Хотя, слово Дахла сильно напоминает мне курорт… знакомое слово… но где? В пустыне? Офигеваю все больше и больше. Где же аэропорт? Где Алявинат? Что за менты, которые стопом разъезжают за 320 км?

20.00
Ха-ха, местные менты-гаишники не знают, что такое виза! А на моей визе фамилия Верджиния!

17 января.

02.30
Ну вот, приехали. Ехали-ехали и приехали в большой цивильный город. Я была под опекой тихо-тихо и ожидала – что же будет? Приехали к большому зданию на площади. Выходим – ментовник. Заходим в здоровые ворота, охраняемые, поднимаемся на второй этаж. Я еле поспеваю за тихо-тихо. Ну, думаю, будут 4 мента всю ночь на меня глазеть и не врубаться. Но мы поворачиваем в какую-то дверь и у меня глаза становятся очень широкими – здоровый кабинет с дорогущими мебелью и шторами, изображение Мекки во всю стену, стол высокий под Меккой и сидит толстый важный дядька с видом самого важного в мире. По обе руки от дядьки двое таких же толстых и важных, в форме и с огромными звездами на погонах. Когда мы входим в кабинет, я обнаруживаю еще конвой из 20 офицеров. Смотрю на часы – по второго ночи. У дядек случилось ЧП. Меня усаживают в кресло, такую грязную, уставшую и долго-долго с помощью русскоговорящего переводчика пишут большие протоколы. Потом один из важных дядек издает слово – «отостоп». Сообразили. Меня селят в гостиницу.

10.00
Дахла! (неприличное слово) куда они, гады, меня привезли? Дахла – город оазисного кольца! Он общедоступен! Как же я, дура, карту так плохо смотрела! ДАХЛА! Я так надеялась, что меня увезли в неизвестный город на юг! Дахла….

13.00
Привезли утром в турист полис офис. Я требую паспорт. Говорят – нет. Устроила им мини-скандал. Требовала переводчика, паспорт и консула. Извлекла из рюкзака «российские посольства и консульства во всех странах мира», пыталась самовольно воспользоваться их телефоном. Пыталась уйти. Пыталась ругаться. К успеху, как и следовало ожидать, все это не привело. Привело к запертой двери.

15.00
Приехал переводчик. Объяснил – «Вы ходили в районы, в которые нельзя ходить ни одному человеку. Зачем вы туда ходили? Где ваш друг? У вас с головой все в порядке? Теперь мы будем ждать, пока начальство в Каире разрешит вам уехать из Дахлы. Нет, без разрешения вам не отдадут документы. Да, вы уедете сегодня. Вы хотите есть? Вы в этом здании будете сидеть, завтракать, обедать и ужинать. Что вы хотите есть?»
Я решила устроить голодовку. Поголодала часа 2, потом передумала, дала им 2 фунта и послала за фулем с фаляфилем – жрать-то охота с волнения! И вообще, я же в пустыне питалась запасами своего организма, надо пополнять.
Ну их на фиг, эти районы, еще сейчас Ж в паспорт поставят!

17.45
Никаких движений из Каира. Говорят, каирские менты уже ведут переговоры с российским консульством. Переводчик, рассказав мне свою жизнь, куда-то смылся. Они не знает ничего, как и я. И узнавать и переводить не пытается. Ну, ладно, он мне сказал – отдыхай на этом диване. Буду отдыхать и смотреть телевизор – фильм годов 60х, очень уж похожий на советское кино.

19.00
Третий раз в жизни сижу и жду решения сверху – как меня наказать за влезание куда не надо. Первый раз в Лхасе. Второй – в Тикси. Такое впечатление, что они все меня нарочно маринуют, чтобы я, промариновавшись, усвоила простую вещь – перед посещением нужно приобретать разрешение у властей! В Лхасе меня держали 2-3 дня и отпустили, когда я показала им кредитку. В Тикси – около недели и отправили на теплоходе в Якутск. Что будет в третий раз?

20.00
Ох уж мне эта восточная неторопливость!

21.00
Бывают в моей жизни моменты, когда вообще все надоело. Не просто конкретный момент, а вообще все – и все люди, и все города, и все вещи, вся я, вообще вся целиком жизнь надоела. Самое отвратное – сидеть на одном месте сиднем и ничего не делать. И даже подумать уже не о чем – все же надоело.

23.30
Один из почитаемых им учителей сказал – «вы должны оставаться спокойными, даже если вас режут живьем пилой». Живьем… Пилой…
Да уж, чего-чего, а вот спокойствия мне явно не хватает.

18 января.

01.00
Пришел переводчик, сказал – завтра автобус в 6 утра в Харгу, там тебе дадут перминт и ты можешь ходить, куда хочешь. А сейчас тебя отвезут в гостинницу. А я ему с наглым видом говорю – нет, это байкот, мне вчера тоже говорили «завтра», и гостиница была плохая. Нет, я буду сидеть здесь и ждать свой паспорт. Меня долго уговаривают, говорят, сегодня самая лучшая гостиница Дахлы, рядом автовокзал…
Уже в гостинице отправила офицера себе за колой и мандаринами.
Всю ночь у моего номера стоял караул.

09.00
За свой счет в сопровождении 2х ментов я приехала в Харгу. Неужели я такой опасный человек или в этой стране так опасно? Вообще, конвоиры, они – телохранители, хорошие – открывают передо мной двери, кормят меня в кафе, но все равно перебор.
В Харге снова привели в турист полис офис, усадили в кресло в другой уютной маленькой комнатке и я снова сижу.
Неужели и тут целый день?

19.20
Привезли прямо на Тахрир. У меня аж сердце екнуло – Тахрир! Тут дом в 10 минутах ходьбы, тут русские, тут друзья!!!
Судя по тому, как они меня везли, кормили, выполняли любую мою прихоть, они, возможно, не будут меня департировать. Но как обидно сидеть в этом МИДе и не иметь возможности пойти на Гавиш, где сейчас на за круглым столом на кухне тусняк и разговоры…

21.15.
Я устроила второй скандал – на этот раз явно себе во вред. Большой скандал на площади Тахрир. Они сказали мне – ты можешь идти домой. Я пошла. Но в конце площади меня догнали и… не пускали… я пошла обратно в МИД. Я требовала отпустить меня, как и обещали, но… они… потащили меня силой, заломав руки. Тогда я начала скандалить. Я повредила меня тащивших (они впятером тащили), очень ругалась, но они засунули меня обратно в автобус и… отправили В ТЮРЬМУ!!! Бумаги были подписаны еще когда я была в Харге…два дня по гостиницам и вот… меня везут в ОБЕЗЪЯННИК! Но как, как я могла оставаться спокойной, когда меня ведут в тюрьму?! Фу! Тут заключенные, мокрые грязные полы, мерзкий надзиратель и… и я не уверена, что меня отпустят ВООБЩЕ! МАМОЧКА! Мамочка, я уже две недели вам не звонила, мамочка, твоя дочка в тюрьме… в тюрьме! Я не попаду на ДР Антона… Все долго будут меня позорить – меня департируют... мама… ТЮРЬМА…ТЮРЬМА…ТЮРЬМА… ужас! Я умру здесь! Я умру! За что?! За что же? Я просто шла пешком в Алявинат, почему за это в тюрьму?! Ма-ма-у-у-у-у-у….
Мне плохо и меня тошнит… мама, можно, я совсем умру?...
Меня тошнит…

19 января.

03.00 ночи
В тюрьме. Проснулась. Не могла понять – день или ночь? Ночь, слава Богу… первые часы в тюрьме, как раньше в телевизоре – раз – и разноцветные полосы. И звук – пи-и-и-и-ииии…
Тетки в обезъяннике, вопреки моим ожиданиям, очень хорошо ко мне отнеслись. Накормили, жалели, уступили лучшее место на нарах. Я спала в этом «пи-и-и-и-ии». Тетки укрыли меня поверх моего спальника одеялом.
Сейчас, когда я проснулась, снова начали задавать вопросы.
–Почему ты здесь?
-Я,- говорю,- не знаю.
-Есть ли у тебя мама и папа?
-Есть, в России.
-Где твой бой-френд?
-Нету,- говорю.
-Как нет?
-Так, я одна, сама по себе.
-Он в Каире, твой бой-френд?
-Нет его у меня, нет!
-Он в России?
- Да нету у меня бой-френда!!!
-Но почему? Ты же красивая! -Я думаю: ну, по вашим меркам-то…
-Сколько тебе лет?
-21
-0, ю смол!
-почему ты не позвонишь родителям? Консулу?
-мне не разрешают.
-почему ты не в гостинице?
-здесь моя гостиница.
Три часа ночи. Я в тюрьме.

07.00
То, что я здесь, конечно, может говорить только об одном – все ОЧЕНЬ ПЛОХО. Я еще надеюсь, что за мной придут утром – мне сказали в МИДе – консул завтра. Какой консул? Мой? И вот, проснулась, собралась, сижу. Мне сказали уже в тюрьме – вы нелегал. Но… но я не видела ничего такого, за что нужно сажать в тюрьму! Я не перелазила через заборы, меня пропускали на постах… почему за прогулки по песку сажают в тюрьму?
Да уж, решетки тут что надо – основательные. Я разглядываю четверых теток (пятерых увели ночью). Думаю – за что же они сидят? За кражу? За убийство? А больше мне преступлений в голову не приходит. Я думала, я как зайду, на меня набросятся – «ты че, ваще? Ты на чье место села? Ты че, цивильная, да? ты не по понятиям?» так я насмотрелась в кино. В реальности такого не было.
Пришла в голову глупая мысль – даже Чипполино в тюрьме сидел…

9.30
Здесь пока не так скучно – повыкалупывала гудрон из протекторов своих salomon-ов, поотжималась, сделала общую зарядку, понаблюдала за тем, что значит – любой человек может достичь любой стадии падения...

10.00
Пришли, ткнули в меня пальцем – «кам!», говорят. Внизу дядьки, что привезли меня из Харги. Оказывается, они мои конвоиры. 5 человек! Один из них, увидев меня, ехидно спросил – «гуд?» я ему угрюмо – «бэд». Теперь опять сижу в МИДе. Все определенно плохо кончится.
Тут сидит масса негров. Все в наручниках. Мне говорят – на тебя не будут одевать наручники, не беспокойся. Я сижу и пою – Россия, священная наша держава, Россия – могучая наша страна. Спасет ли?

13.15
Да, жалко. Очень жалко. Все так быстро кончилось - и юг, и тусовка, и все вообще.
Оказывается, я еще куче людей создала проблему - вот это самое нежелательное. Проблема консулу, проблема родителям, проблема ..., проблема..., проблема... множеству людей... ДЕПАРТИРУЮТ.
Консул, Дмитрий Юрьевич, сказал, что на это нужно не больше 3х дней, если мои родители сразу вышлют деньги... деньги не у родителей взять невозможно. поговорить с кем-то, кроме консула - невозможно.

21.50
Вчера была не тюрьма - поличка. Сегодня - тюрьма. Все одеты в белом, и я в белом длинном платье чувствую себя апостолом.
Мне, как бы это ни было удивительно, здесь очень интересно.
Например, концерт – слева празднуют ДР, пляшут, поют и бьют в бубны. Справа дерутся – таскают друг друга за волосы. Посередине молятся – читают намаз. Дерущиеся и плящущие перепрыгивают их. Очень шумно. Мы наблюдаем эту картину с третьего этажа кроватей-вертолетов. Мы – это я, две узбечки и две украинки. Они сидят за обвинение в проституции. Вообще, я у них в гостях – в амбаре проституток, мой амбар соседний – КПЗ. Девушки все очень хорошие, мне интересно с ними, но… но я не понимаю, как же может быть то, что они рассказывают? Это истории для книги ужасов Египта.
1.Оля и Юля, по 30 лет, прилетели в Египет посмотреть пирамиды. На следующий после прилета день к ним в отель пришли менты и абсолютно без оснований их задержали. Продержав несколько недель в подвале, обливая холодной водой и избивая, сказали подписать бумаги. Те подписали. Им дали по 2 года за проституцию. Доказательство – только их подписи. В отеле они были поодиночке.
2. Оксана и Нагима. Работали в массажном салоне. Дали по 3 года – женщина не может работать в массажном салоне.
3. Марта, девушка, сидящая в изоляторе. Она вышла замуж за копта, будучи мусульманкой. Перекрестилась. Когда они с мужем были в аэропорту, чтобы лететь в Питер, ее запалили. Привели ее брата. Он сказал – «она сменила веру, она не сестра мне», и вылил на ее лицо кипящее масло. Завтра у нее суд. Говорят, она не доживет – ее убьют.
4. сидит девушка, 21 год, за то что ее муж изменил ей с ее подругой. Ей дали 10 лет, ему – 15.
5. сидит глухонемая, которую осудили за дачу ложных показаний – она была свидетелем преступления, а говорит, что ничего не слышала.
И т.д. и т.п. того же ужасного типа. Я не могу поверить во все это.
Конечно, все это ужасно, но я смотрю со стороны, всем интересуюсь и верю, что Россия меня спасет.

20 января.

18.00
Вот так уж я устроена – я сужу всех людей по их отношению ко мне. Так вот, ко мне очень многие здесь очень хорошо относятся и… мне здесь даже нравится… тут чисто (!), тут постоянно происходят события – праздники и прочее. Сегодня гуляли с девчонками –русскими на территории – ходили на христианские чтения. В библиотеке, где все это происходит, уютно и хорошо. В открытые настеж (ну и пусть, что с решетками) окна врывался теплый южный ветер. Пели птицы. Копты читали библию на английском. Юля все это переводила на русский. Везде на стенах нарисованы пейзажи. Потом мы ходили в гости в амбар наркоторговцев (сидят лет по 25), слышали еще несколько несправедливых обвинений. Никто здесь не ходит угрюмый – все улыбаются. С утра до вечера меня кормят – халвой, шоколадом, хлебом с сыром, салатом, чаем с кофе и молоком и пр. кормят мамы моего амбара, русские, потом я села читать Библию, подошли девчонки с едой и, улыбаясь, начали меня кормить с ложки рисом. Ну и пусть, что они проститутки! Ибо барыни мамы от избытка пищи меня угощали, а эти проститутки – от скудности пищи рисом, но от избытка души – угощали.

21.00
В душе видела таракана. Правда, только одного, но как впечатлил! Огромный, сантиметров 8 в длину, круглый, красный, с большими усами и лапами, сидел в углу, и, шевеля последними, смотрел на меня…

22.00
Я знаю, что мне надо было идти в Алявинат. Я хотела этого и я не жалею. Я шла вперед, потому что знала – если я не буду идти к воде, закончится та, что есть у меня, и я умру. И я шла. Вода – как время. Его у меня ограниченное количество. Я не могу сесть и отдыхать, потому что вода тратится. Я могу не успеть дойти до следующего источника.
Я шла пешком и спала в спальнике в открытой пустыне. У меня почти не было еды и воды. Но каким вкусным был тогда мой хлеб! Какой вкусной была вода! Я знала тогда, что ценно, и что гостиницы 5 звезд и ужины в дорогих ресторанах – приблуды. Просто лишние услады, чтобы развеять скуку каждодневности. Только чтобы развеять скуку.в пустыне мне не было скучно – я шла вперед, к воде. Я думала о самом дорогом. Любой человек в пустыне будет думать о самом дорогом – потому что ничто больше не будет отвлекать его внимание. Не о деньгах, не о вещах, и не о гостиницах. О главном.
Я не жалею о тюрьме и департации – я попала в тюрьму и только здесь совершенно избавилась от стереотипа слова «статус». В жопу, простите, статус! Мне плевать, где человек родился, какое у него образование и какого цвета кожа. Плевать, во что он одет. Мне важно, насколько он человек. Обитаемый человек.
Кроме того – обыденность – это плохо. Если все время весна, я не буду любить ее так, как люблю ее раз в год, если все время солнце – оно надоест. Если всегда все отлично, я перестану замечать, что все отлично (а у меня все отлично было долго-долго!). да, мне нужны сложности и проблемы. Да, нужны. Мне нужна холодная ночь на железной скамейке, чтобы я обрадовалась солнцу так, как редко кто ему радуется.
Еще про статус. Конечно, в тюрьме он еще как выражен. Но иногда положение выше помогает сделаться человечнее, а иногда – наоборот. Конечно, мне намного приятнее общаться с цивилизованными людьми. Но улыбка проститутки, подаренная мне сейчас, мне намного приятнее улыбки портье.

23 января

Сегодня мне приснился сон, что я улетаю именно вечером 23.01.09. видимо, я слишком много думаю об улете. Но, конечно, это был просто сон. Сегодня я никуда не полечу.
Сегодня я продолжаю сидеть на своем красном компресснике на старом кафеле каирской тюрьмы. Продолжаю видеть этих людей – девочку 22 года, которую сегодня приговорили к повешению. Она сидит и плачет. Все ее успокаивают. А я не знаю, что бы я сказала в утешение приговоренной к смерти?..
Женщину, гражданку Бразилии, с месячным ребенком на руках. Когда она была в тюрьме, ее муж ограбил банк в Каире. Ее посадили в тюрьму тоже. В тюрьме родила.
Лохматую девушку, которая выбросила своего живого ребенка и со стороны смотрела, как бродячая собака до костей съела ее полугодовалого сына. Она смеется – «ну, это же не я съела, это собака!».
Женщину, которая закрыла своего ребенка в холодильнике (он умер), потому что тот плакал и посил есть.
И пр., и пр., и пр.
Я не знаю языка и не представляю, что говорят все эти тетки. Но наблюдать за 2мертвым домом» - это впечатляет.
Лично я продолжаю видеть одетых в чистейше белое женщин, улыбки, смех, молящихся 5 раз в день… и если бы здесь не было русскоязычной диаспоры, и если бы это не была тюрьма, я ни за что не догадалась бы, что все эти люди – заключенные и за что они сидят.
Подумала – а может, я и правда вижу мир через розовым и слишком на многое по своему обыкновению не обращаю внимания?

24 января.

19.15.
Я по-прежнему не бедствую. Только меня поверг в ужас один факт – у меня вылазят волосы. Сильно. Все дни я ходила с волосами в пучке под платком, а сегодня распустила их после душа. Они высохли и… стали оставаться на расческе, в руках в невероятном количестве. Боюсь совсем облысеть. Вот это реально ужас.
Рядом со мной сидит и наблюдает, как я пишу слева направо девушка, которая зарезала мужа. Улыбается.
Сегодня водили фотографировать мой фейс. Подставили к подбородку дощечку с моим именем по-арабски и моим номером. Фас. Профиль.
Зачем им мой фейс? Я- суперпреступник?

21.20

Вынуждена опять сильно противоречить самой себе. Относительно своих слов о статусе. Меня постоянно угощают. Угощают многие потому что им нравится делать добро, но на всю планету найдется немного людей, способных ПОСТОЯННО делать добро. Один раз – пожалуйста, все могут, если захотят, а вот постоянно… есть еще такая вещь – бытовуха…
Тут никто не ест бесплатно. Здесь нужны деньги. Валюта – сигареты. Минимальный номинал – пачка. Те, у кого есть деньги, имеют все, в том числе несколько служанок из класса тех, у кого нет денег. Нет их у уличных девок без родителей, у нищенок. Они стирают, моют, убирают, готовят еду. Есть и те, у кого денег немного, и они сами себя обслуживают, а еду покупают. Еду приносят со свободы. На свидания – родные и адвокаты.
Если меня не департируют в ближайшие 4 дня, я займу свое статусное место – служанка. Белая молодая служанка…

25 января.

Сегодня вместо отсутствующей подушки я положила под голову Библию. Всю ночь мне снились яркие хорошие сны. Мне снилось, что власти передумали меня департировать и я вернулась в дом АВП на Гавише. Долгие сны. Я проснулась со светлыми мыслями, что я последний день в тюрьме. Я понимала разумом, что это невозможно и пела песню ЧиЖа – «с утра есть иллюзия, что все не так уж плохо, с утра есть сказка со счастливым концом…»
Просто сегодня я начала потихоньку видеть реальность. Реальность статуса. Привезли двух новых девчонок – россиянку и аргентинку. Я спросила – а кем вы приехали работать в Египет? Кем-кем, проститутками!- был мне ответ. И вся диаспора начала дружно ржать. Они все эти дни рассказывали мне, что их обвинили в том, чего не было, но теперь начали говорить о своих делах напрямую.
И вот, я иду среди женщин в белых халатах и вижу – проститутки, воровки, наркоторговки, убийцы…
За что я среди них?! Они говорят, что на меня собираются завести дело. Они говорят, что меня будут судить. Я не верю им, но слишком уж сильно сейчас психологическое влияние…
Обидно, что в этой тюрьме все русские сидят за проституцию, а все иностранки среди проституток – русские. Говорите, русские девушки – самые красивые девушки в мире? Ну-ну…

16.00
Сегодня началась тоска. Всей величиной своего желания я мечтала, чтобы пришли зеленые тетки и сказали – «ю! кам!». Но они не пришли. Рядом со мной села лохматая, у которой ребенка сожрала собака, я начала от нее незаметно отодвигаться… минут по 40 сижу в туалете – там нет всех этих теток. В телевизоре написано сейчас – «Then you know you are Egypt».

20.00
Букра иншалла! Но теперь на эту букру я надеюсь не так сильно. Я сижу в своем углу и думаю над фразой – «друзья познаются в беде». Помню, я провела экзаменацию в Красноярске. Все сдали на отлично. Думаю, думаю, думаю…

26 января.

Да, можно думать, что я в пионерском лагере. Можно закрыть глаза и ничего не видеть. Но кровати нет и я со своими вещами таскаюсь из угла в угол – то тут посижу, то там посижу. И отовсюду меня просят пересесть. Я уже устала. Я села в позу эмбриона и сижу. Но меня будят…

27 января.

Начала осознавать, что я могу сидеть месяц, два месяца, год… начала учится жить по-зоновски. Баш на баш. Вживаться в понятия. Хочешь жить – умей вертеться – золотое правило зоны. Поменяла паек на 2 пачки сигарет с удивлением смотрю, как все выкуривают свои деньги – ну уж нет, я буду копить на кровать… всего полтора блока… сказала какой-то тетке, что завтра я ухожу. Спросила себя – «ты сама-то в это веришь?» ответила - нет. Уже нет.
Не ходите, дети, в Африку гулять!
С другой стороны, отличная для меня картина. Вот я вижу в автостопе много людей, и, как мне кажется, жизней. Ничего подобного! Я вижу витрину, а система и склад магазина мне неведомы. Что я видела в первый день и что сейчас? Так всегда у меня.

29 января

Я не стационарный человек. Ввиду этого сегодня выгуливала свой организм на территории тюрьмы и получала удовольствие даже от такой необширной территории (метров 500). Пальмы, солнце, картины на стенах нарисованы… хорошо. Но вот, блин, на этой же территории существует еще несколько сотен других организмов, которые имеют ужасное свойство приставать к иностранцам…

17.00

Пришла в голову смешная мысль – «а в тюрьме сейчас ужин… макароны…»
Самое интересное, что я почти смирилась, что меня не отпустят. Не отпустят! Мне объяснили, что тюрьма – она и в Африке тюрьма. Мысли в голове – «где бы раздобыть чашку, хлорку, галабею, как бы не стать двуличной, как бы с кем не подраться…». Мысли «я завтра уйду» нет больше.

31 января

Вот прошел январь 2009. Думала – кто же меня выколупает отсюда? Ответ – дед Пихто (читать «да ныхто!»). Офигеть, неужели на всю Россию не нашлось человека, который бы помог вытащить какого-никакого, но русского же человека из африканской тюрьмы? Да, ныхто!

2 февраля. Утро.

Не помню, как я соскочила со своего третьего этажа кровати, когда меня разбудили и сказали – «Джулия! Кам!».
Бешено стучало сердце, пока я искала записку благодарности девчонкам. Не нашла. Буду благодарить через Бога.
Когда опять отпечатали мой палец в журнале у сейфов, стала требовать крестик, деньги часы. Мне говорят – «щас отдадим», но я иду к начальнику тюрьмы – я теперь знаю, что в Египте значит – сейчас отдадим, сейчас отпустим, вот здесь распишись… страна п...в. прощай, засраная страна! Меня везут в скотовозке в наручниках, ну и что! ))) меня везут департировать!

18.00

Да, все эти страдания были ради счастья возвращения! Какое это счастье, когда тебя из тюрьмы привозят в МИД, а тебя там ждут… Ждут Ксю, Антон, Игорь Лысенков, консул и какая-то тетка-хэлперша! Какое счастье – увидеть первых троих !!! это вообще невозможно объяснить тому, кто не был в моей ситуации!
Это счастье, залетевшее в меня в 11, когда я их увидела, так меня распирало, что до 8 вечера я ни на минуту не перестала улыбаться. Просто оно вылазило у меня через глаза, через улыбку, мне прямо летать хотелось.
И когда в синем фургоне с одним маленьким зарешеченным окошком нас везли обратно в тюрьму, всех в наручниках, все ругались, блевали и плакали. А я – беспрерывно улыбалась и освещала фургон. Я приехала в тюрьму, как в любимый дом, побежала к девчонкам, отдала им еду, и начала освещать их. И все они улыбались, когда я громко-громко говорила – «вы представляете, меня там ждали!!!».

4 февраля. Москва.

Я не могу поверить, что все это было. Я не могу поверить, что все происходило снаружи именно так, как я теперь это знаю. Я ничего ни о чем и ни о ком не знала все это время.
И вот – мне стыдно.
Мне стыдно, что обо мне действительно беспокоились. Действительно.
Мало того, обо мне беспокоился больше всех самый светлый и так любимый мной человечек – КСЮША ЧУРАКОВА. Ксю, тебя все любят, ты заслуживаешь этого, ты – солнечная, а я - я нет…

я встретилась с консулом дмитрием юрьевичем.
-здравствуйте, я ваш консул
-хорошо. меня департируют?
-да, вас департируют
-почему?
-вам какую версию, официальную?так вот, уже 20 лет в египте действует закон о чрезвычайном положении. этот закон подразумевает, что группы туристов имеют право находится на определенной теретории, выделенной под рекреацию. это шарм-эль-шейх, каир, луксор и пр. в случае, если туристы выезжают за пределы этих городов, они должны предоставить план экскурсии в турист полис офис. там дают добро - вы берете экскурсовода и едете. у вас не было плана, группы, экскурсовода. это официальная версия.
но все мы знаем, что в египте нельзя, например, ходить ночью туристам по улицам, но все ходят, нельзя то, нельзя это... но все нарушают. все мы это знаем.
в вашем случае они просто решили побеспокоится о вашей же безопасности. они не хотят прблем - девушка, одна, в пустыне...

то есть, граждане, кто там на меня наезжает, что я нарушила закон? покажите мне того, кто никогда не нарушал всяческих законов? (хотя бы проезд в электричке без билета), пусть он и бросит в меня камень.

Энни Пру Горбатая гора

рассказ по которому снят фильм Горбатая гора, экранизация рассказа Энни Пру
Brokeback Mountain 2005 Энг Ли, Хит Леджер, Джейк Джилленхол, Мишель Уильямс, Энн Хэтэуэй, Рэнди Куэйд, Линда Карделлини, Анна Фэрис
Энни Пру рассказывает о "Горбатой горе"

Энни Пру думала, что ни один журнал не напечатает ее рассказ «Горбатая гора», историю о двух ковбоях из Вайоминга, чья любовь была так крепка, что от нее у них то и дело оставались синяки и ссадины. Но в 1997 году рассказ появился на страницах «Нью-Йоркера», а потом получил O. Henry prize и National Magazine Award. Теперь фильм «Горбатая гора», главные роли в котором играют Хит Леджер (Эннис дел Мар) и Джейк Гилленхол (Джек Твист), номинирован на Оскар.

В телефонном разговоре с агенством Associated Press Пру, семидесятилетняя писательница, лауреат Пулитцеровской премии, отказалась сказать, были ли у ее героев реальные прототипы. Но она говорила о гомофобии, об очаровании сельской жизни и о том, как ей удалось наполнить жизнью образы Джека и Энниса.

Энни Пру Горбатая гора

Эннис дель Мар встал раньше пяти, когда ветер сотрясал трейлер, со свистом врываясь сквозь алюминиевую дверь и оконные рамы. Рубашки, висящие на гвозде, слегка колыхались на сквозняке. Он встал, почесывая серый клин волос на лобке и животе, дотопал до газовой горелки, налил остатки кофе в кастрюлю с отбитой эмалью; горелка окутала ее синим пламенем. Он открыл кран и помочился в раковину, натянул рубашку и джинсы, свои потертые ботинки, ударяя пятками по полу, чтобы они налезли. Ветер грохотал под изогнутой частью трейлера, и в его ревущих пассажах ему слышалось царапание гравия и песка. Это может повредить прицепу с лошадьми, стоящему на шоссе. Ему нужно собрать вещи и уехать отсюда сегодня утром. Ранчо вновь выставлено на продажу, и они вывезли последних лошадей, рассчитавшись вчера со всеми. Роняя ключи в руку Энниса, владелец сказал: «Отдай его последним охотникам за землей, я избавляюсь от него». Эннису, наверное, придется остаться со своей замужней дочерью, пока он не подыщет другую работу, но он был вполне счастлив, потому что видел во сне Джека Твиста.
Вчерашний кофе убегал, но он подхватил его до того, как пена перевалила через край, перелил в испачканную чашку и подул на черную жидкость, отпуская свои мечты на волю. Если он не напрягал свое внимание, то мог провести весь день, вспоминая то старое, холодное время на горе, когда они владели миром и, казалось, не было никаких проблем. Ветер ударял в трейлер, будто это были куски грязи, падающие с мусоровоза, ослабевал, исчезал, оставляя временную тишину.
Они выросли на маленьких, бедных ранчо в противоположных концах штата, Джек Твист с Равнины Молний на границе со штатом Монтана и Эннис дель Мар из Сейджа, неподалеку от границы с Ютой, два деревенских мальчишки, бросивших среднюю школу, оба лишенные всяких перспектив, привычные к тяжелой работе и нужде, с грубыми манерами и грубой речью, приученные к стоической жизни. Эннис, воспитанный своим старшим братом и сестрой после того, как их родители слетели с единственного поворота на Дороге Мертвых Лошадей, оставив им двадцать четыре доллара наличными и дважды заложенное ранчо, – Эннис получил в четырнадцать лет социальные водительские права, с которыми он мог совершать часовую поездку от ранчо до средней школы. Пикап был старым, без печки, с одним «дворником» и плохими шинами; когда сломалась коробка передач, на ее починку не нашлось денег. Он хотел быть второкурсником, чувствуя в этом слове какой то престиж, но поломка грузовика лишила его этой мечты, заставив заниматься работой на ранчо.
В 1963 году, когда он встретил Джека Твиста, Эннис был помолвлен с Алмой Биас. И Джек, и Эннис утверждали, что понемногу копят деньги; в случае с Эннисом это означало коробку из под табака с двумя пятидолларовыми купюрами внутри. Этой весной, отчаявшись найти хоть какую нибудь работу, оба подписали договор со Службой занятости на фермах и ранчо – они оказались вместе, оформленные как пастух и сторож одного и того же лагеря к северу от Сигнала. Летнее пастбище лежало выше границы роста лесов на территории лесничества на Горбатой горе. Это было второе лето на горе для Джека Твиста и первое для Энниса. Обоим еще не исполнилось двадцати.
Они пожали друг другу руки в маленькой удушливой конторе трейлере, перед столом, на котором валялись написанные небрежным почерком бумаги и лежала бакелитовая пепельница, доверху наполненная окурками. Жалюзи висели неровно, и пропускали треугольник белого света, в который попадала тень от руки бригадира. Джо Эгри, с кудрявыми волосами цвета сигаретного пепла, разделенными прямым пробором, давал им свои указания.
– У лесничества есть места под лагерь на отведенных землях. Эти лагеря могут быть в паре километров от места, где мы пасем овец. От хищников огромные потери, нет никого рядом, чтобы присмотреть за овцами. Вот что я хочу: сторож будет в главном лагере, как того хочет лесничество, а пастух, – показывая на Джека согнутой рукой, – тайком разобьет палатку рядом с овцами, так, чтобы ее было не видно, и будет спать там. Ужинай, завтракай в лагере, но спи с овцами, сто процентов; никакого огня, не оставляй никаких следов. Сворачивай эту палатку каждое утро, потому что лесники шпионят повсюду. Возьми собак, винчестер и спи там. Прошлым летом жуткий падёж был, около двадцати пяти процентов. Не хочу, чтобы опять так было. Ты, – сказал он Эннису, разглядывая его косматые волосы, крупные грубые руки, оборванные джинсы, рубашку, на которой не доставало пуговиц, – ты по пятницам в двенадцать будь внизу у моста со списком вещей на следующую неделю и мулами. Кто нибудь довезет туда припасы на пикапе. – Он не стал спрашивать, есть ли у Энниса часы, а вытащил дешевые круглые часы на плетеном ремешке из ящика на верхней полке, завел и поставил их, а потом бросил ему, как будто Эннис не стоил того, чтобы протянуть ему руку. – Завтра утром довезем вас до лагеря.
Пара чертей, которые отправились в никуда. Они нашли бар и пили пиво до утра; Джек рассказывал Эннису о грозе, которая за год до того убила на горе сорок две овцы, о странной вони, которую они издавали, о том, как они распухли, и здесь потребовалось немало виски. Он сказал, что подстрелил орла, повернув голову, чтобы показать перо из орлиного хвоста на своей шляпе. На первый взгляд Джек казался довольно красивым со своими курчавыми волосами и быстрым смехом, но для невысокого человека у него были слишком толстые бедра, а улыбка открывала торчащий зуб, не настолько длинный, чтобы он мог есть попкорн из горла кувшина, но заметный. Он был помешан на родео, и на ремне у него красовалась пряжка – небольшая награда за объезженного быка, однако его ботинки были изношены дотла, с дырами, которые уже нельзя было заштопать, и он жутко хотел быть где угодно, но только не в Долине Молний.
У Энниса был нос с горбинкой и узкое лицо; он казался неряшливым, а грудь его была немного впалой, уравновешивая небольшое туловище на длинных тонких ногах. Он обладал гибким и мускулистым телом, будто специально созданным для лошадей и для кулачных поединков. Его рефлексы были необычайно быстрыми, кроме того, он был настолько дальнозорким, что не любил читать ничего, кроме каталога сёдел Хэмли.
Грузовики с овцами и прицепы с лошадьми достигли конечной станции, и кривоногий Бэски показал Эннису, как навьючить мулов, взяв двух животных, набросив веревку на каждого из них двойным ромбом и закрепив узлами, а затем сказал: «Никогда не заказывай суп. Эти коробки с супом так трудно упаковывать». Три щенка, принадлежащие одной австралийской пастушьей собаке, отправились во вьючную корзину, а самый маленький – под куртку к Джеку. Он любил щенков. Эннис выбрал для себя крупную гнедую лошадь, которую звали Сигаретная задница, Джек – гнедую кобылку, которая, как оказалось позже, была очень пугливой. В ряду свободных лошадей была мышиного цвета кобыла, которая на вид понравилась Эннису. Эннис и Джек, собаки, лошади и мулы, тысячи овец и их ягнята наводнили тропу как грязная вода, переваливая через изгородь и двигаясь выше границы роста леса к огромному цветущему лугу и струящемуся, бесконечному ветру.
Они поставили большую палатку на площадке лесничества, надежно закрепив коробки с пищей и кормом для скота. Оба спали в лагере этой ночью, и Джек уже ворчал насчет приказа Джо Эгри спать с овцами и не разжигать огня, хотя рано утром он без лишних слов оседлал гнедую кобылу. Заря была стеклянно оранжевой, окрашенная внизу желатиновой полоской бледно зеленого. Темный силуэт горы медленно выцветал, пока не стал того же цвета, что и дым от костра, на котором Эннис готовил завтрак. Холодный воздух наполнился запахами, округлые камни и кусочки земли стали отбрасывать неожиданно длинные тени, а вытянутые столбы сосен под ними превратились в плиты темного малахита.
Днем Эннис смотрел через широкую пропасть и иногда видел Джека, маленькую точку, ползущую по высокому лугу, как насекомое ползет по столовой скатерти; Джек, в своем темном лагере, видел Энниса как огонек в ночи, красную вспышку на огромной черной фигуре горы.
В один из вечеров Джек пришел позже, с трудом передвигая ноги, выпил свои две бутылки пива, охлажденные в мокром мешке с северной стороны палатки, съел две миски тушенки, взял у Энниса четыре высохших печенья, консервированные персики и закурил, наблюдая за закатом.
– Я мотаюсь туда сюда по четыре часа в день, – сказал он сердито. – Пришел позавтракать, вернулся к овцам, вечером устроил их на ночь, пришел поужинать, вернулся к овцам и полночи не спишь, сторожишь их от койотов. Если по честному, то я должен спать здесь. Эгри не может заставлять меня так работать.
– Поменяться не хочешь? – сказал Эннис. – Я не против быть пастухом. Могу спать там.
– Не в этом дело. Дело в том, что мы оба должны быть в лагере. И эта чертова палатка воняет кошачьей мочой или чем похуже.
– Я не против быть там.
– Знаешь что, ты будешь вставать по двадцать раз за ночь, смотреть, нет ли койотов. И я бы поменялся с тобой, но предупреждаю, повар из меня дерьмовый. Только открывать консервы и умею.
– Не хуже меня, значит. Решено – меняемся.
Еще час они отгоняли ночь желтой керосиновой лампой, и около десяти Эннис поехал на Сигаретной заднице, хорошей ночной лошади, сквозь мерцающий иней к овцам, неся с собой оставшееся печенье, банку джема и банку кофе. Он решил, что этого хватит ему на день, и он не будет лишний раз возвращаться – останется с овцами до ужина.
– Убил койота, когда светало, – сказал он Джеку следующим вечером, выплескивая на лицо горячую воду, намыливаясь и надеясь, что его лезвие еще способно брить, в то время как Джек чистил картошку. – Большой, сукин сын. Яйца у него размером с яблоко. Держу пари, он стащил пару ягнят. Такой может съесть и верблюда. Тебе надо горячей воды? Здесь ее море.
– Бери всю, мне не нужна.
– Что ж, я помою всё, до чего смогу достать, – сказал он, снимая свои ботинки и джинсы (ни подштанников, ни носков, заметил Джек), хлюпая зеленой мочалкой, так что брызги долетели до костра, и огонь начал трещать.
Они провели долгожданный ужин у костра, с двумя банками бобов, жареной картошкой и литром виски на двоих, упершись спинами в бревно, подошвы ботинок и медные заклепки джинсов при этом накалились докрасна, лиловое небо потеряло свой цвет, подул холодный ветер, а они все передавали друг другу бутылку, курили сигареты, то и дело вставали, чтобы отлить, подбрасывали ветки в костер, чтобы поддержать беседу, говорили о лошадях и о родео, о продаже скота, о пережитых падениях и ранах, о затонувшей два месяца назад со всем экипажем подлодке Трешер и о том, как подводники держались в последние минуты перед гибелью, о собаках, которых они держали и знали, о призыве, о родном ранчо Джека, где остались его отец и мать, о родном доме Энниса, который развалился давным давно, сразу после смерти его родителей, о старшем брате в Сигнале и о вышедшей замуж сестре в Каспере. Джек рассказал, что его отец в прошлом был довольно известным ездоком на быках, но держал свои секреты при себе, ни разу не давал Джеку советов, ни разу не пришел посмотреть, как ездит Джек, хотя он катал Джека на овцах, когда тот еще был ребенком. Эннис сказал, что его интересуют скачки, которые длятся дольше восьми секунд и в которых есть какая то цель. Деньги – хорошая цель, сказал Джек, и Эннис вынужден был согласиться. Каждый из них с уважением относился к мнению другого и был рад найти друга там, где совсем этого не ждал. Когда Эннис скакал против ветра, возвращаясь к овцам в предательском, хмельном свете, он думал, что никогда не проводил время так хорошо, чувствовал, что может выбить рукой желтый круг луны. Лето продолжалось, и они перевели стадо на новое пастбище, сдвинули лагерь; расстояние между овцами и новым лагерем было больше, и ночные поездки стали длиннее. Эннис легко мог спать с открытым глазами, когда скакал на лошади, но часы, которые он проводил вдали от овец, становились все дольше и дольше. Джек извлекал из губной гармошки визгливый звук, немного смягчаемый жраньем пугливой гнедой лошади, а Эннис пел приятным хрипловатым голосом; несколько вечеров подряд они коротали время, напевая песни. Эннис знал неприличный вариант слов к «Клубничной Чалухе». Джек попробовал песню Карла Перкинса, закричав во всю глотку «что я сказа а ал», но больше всего ему нравился грустный церковный гимн «Иисус, идущий по воде», который ему пела мать, верившая в Пятидесятницу, и он пел его замогильно медленным голосом, оттенявшим тявканье далеких койотов.
– Поздно уже, неохота возвращаться к этим чертовым овцам, – сказал в стельку пьяный Эннис одной холодной ночью, когда было уже больше двух часов. Луговые камни отсвечивали бело зеленым; резкий ветер погулял по лугу, немного повздорил с костром, потом взъерошил его в желтые шелковые полосы. – Было бы у тебя лишнее одеяло, я бы завернулся в него и прикорнул здесь, а на рассвете уехал.
– Отморозишь себе задницу, когда костер потухнет. Лучше спи под тентом.
– Да ну, не замерзну. – Но он зашел пошатываясь под брезент, сбросил ботинки, похрапел на лежащей на земле ткани немного, а потом разбудил Джека клацаньем своих зубов.
– Боже, кончай стучать зубами и залезай сюда. В постели хватит места, – сказал Джек раздраженным сонным голосом. Места хватило, постель была теплой, и вскоре они значительно углубили свою близость. Эннис все делал быстро – и чинил забор, и тратил деньги – но он не захотел ничего подобного, когда Джек сжал его левую руку и поднес ее к его торчащему члену. Эннис отдернул руку, будто дотронулся до огня, встал на колени, расстегнул ремень, сбросил штаны, поднял Джека на четвереньки и, сделав пару плевков и резких толчков, вошел в него. Такого он раньше никогда не делал, но инструкция по эксплуатации здесь не требовалась. Они делали это в тишине, прерываемой несколькими резкими вдохами и сдавленным возгласом Джека: «Пистолеты выстрелили», потом погасли, упали и – спать.
Эннис проснулся на алой заре со спущенными штанами, первоклассной головной болью и Джеком, пристыкованным к нему; не сказав друг другу ни слова, они знали, что это будет продолжаться до конца лета, и провались пропадом эти овцы.
Так и вышло. Они никогда не говорили о сексе, так получилось, сначала только под тентом ночью, затем при свете дня под жарким палящим солнцем, вечером в отблесках костра, быстро, грубо, со смехом и фырканьем, не без шума, но ни говоря ни одного чертова слова, кроме того, что Эннис однажды сказал: «Я не голубой», и Джек мгновенно отозвался: «Я тоже. Всего пару раз. Кроме нас, это никого не касается».
Они были вдвоем на горе, плывя в исступляющем, горьком воздухе, разглядывая спину ястреба внизу и огни машин, ползущих по долине, отложив повседневные дела и удалившись от привычного лая деревенских собак в ночные часы. Они думали, что никто их не видит, не зная, что Джо Эгри однажды наблюдал за ними в свой бинокль с 10 кратным увеличением целых десять минут, дождался, когда они застегнули свои джинсы, дождался, когда Эннис отъедет к овцам, перед тем, как принести весть, что родные Джека просили передать, что его дядя Гарольд лежит в больнице с пневмонией, и, наверное, не выживет. Хотя он выжил, и Эгри снова поднялся на гору, чтобы передать это, сверля Джека своим нахальным взглядом, и не думая даже слезать с лошади. В августе Эннис провел всю ночь с Джеком в главном лагере. Была гроза с сильным ветром и градом; овцы ушли на запад и смешались со стадом с другого участка. Пять жалких проклятых дней подряд Эннис и чилийский пастух, не умевший говорить по английски, пытались разделить их, что было почти невозможно, так как метки на овцах были сделаны краской, которая к концу сезона стерлась. Даже когда число голов сошлось, Эннис знал, что овцы перемешались с тем стадом. Казалось, в этой эйфории всё перемешалось.
Первый снег выпал рано, тринадцатого августа, он лип к ногам, но быстро растаял. На следующей неделе Джо Эгри передал им, что пора спускаться – новая, более сильная гроза надвигалась с Тихого океана, – они упаковались и сошли с горы вместе с овцами. Камни катились из под их ног, вторгшаяся с запада фиолетовая туча и металлический запах приближающегося снега подгоняли их. Гора забурлила с дьявольской силой, покрылась трепещущим светом, проходящим сквозь изорванные облака; ветер причесал траву и принес от сломанного дерева и расщелины в скале зверский вой. Когда они спускались со склона, Эннис чувствовал, что он медленно, но неудержимо, безвозвратно падал. Джо Эгри заплатил им, сказав всего пару слов. Он посмотрел на кружащее стадо с кислой миной, сказав: «Не все из этих овец поднимались с вами на гору». Число голов тоже было не тем, какое он ожидал. Эти пьяницы с ранчо никогда не делали свою работу хорошо.
– Ты приедешь на следующее лето? – спросил Джек Энниса на улице, одной ногой уже стоя в своем зеленом пикапе. Ветер налетал резкими, холодными порывами.
– Наверное, нет. – Пыль замела розовый куст, затуманила воздух мелким песком, и он прищурился из за нее. – Я уже говорил, мы с Алмой собираемся пожениться в декабре. Попробую найти чего нибудь на ранчо. А ты? – Он отвел взгляд от синяка на лице Джека, который появился оттого, что Эннис вчера заехал ему кулаком в челюсть.
– Если не подвернется чего получше. Думаю вернуться в дом бати, помочь ему зимой, а весной, может, поеду в Техас. Если меня не заберут в армию.
– Ну что же, увидимся, я думаю. – Ветер швырял пустой мешок для продуктов по улице, пока этот мешок не залетел под его грузовик.
– Верно, – сказал Джек, они пожали руки, похлопали друг друга по плечу, а потом между ними было расстояние в десять метров, и не оставалось ничего другого, как разъехаться в противоположных направлениях. Проехав километр, Эннис почувствовал себя так, как будто кто то быстро вытягивает из него кишки, метр за метром. Он остановился на обочине и, под кружащим новым снегом, попробовал вызвать рвоту, но ничего не вышло. Кажется, ему было так плохо, как не было никогда, и прошло много времени, прежде чем это ощущение исчезло.
В декабре Эннис женился на Алме Бирс, и в середине января она забеременела. Он брался за разные недолгие работы на ранчо, затем устроился пастухом в старой усадьбе Вершина Элвуд к северу от Потерянной Хижины в округе Вашаки. Он все еще работал там в сентябре, когда появилась на свет Алма младшая, как он назвал свою дочь, и их спальня наполнилась запахами старой крови, молока и детского дерьма, криком ребенка, сосанием груди и сонным храпением Алмы – все это убеждало в плодовитости и в продолжении жизни каждого, кто работал со скотом.
Когда Вершина Элвуд закрылась, они переехали в маленькую квартиру над прачечной в Ривертоне. Эннис стал работать в дорожной бригаде, это было для него терпимо, но по выходным он трудился на ранчо Рафтер Б в обмен на то, что держал своих лошадей в другом месте. Родилась вторая девочка, и Алма захотела остаться в городе рядом с больницей, потому что у ребенка была астматическая одышка.
– Эннис, пожалуйста, давай не будем больше жить в этих проклятых безлюдных ранчо, – сказала она, сидя на его коленях и обнимая его своими веснушчатыми руками. – Найдем жилье в городе?
– Думаю, да, – сказал Эннис. Его рука проскользнула под рукав ее блузы и пощекотала шелковые волосы подмышкой, затем отпустила их, пальцы сдвинулись от ее ребер вверх к похожим на студень грудям, проплыли над круглым животом и коленями в мокрую впадину, по всей дороге к северному полюсу или к экватору, если вам так больше нравится, и так до тех пор, пока она не задрожала, и не стала сопротивляться его руке, тогда он перевернул ее и быстро сделал то, что она ненавидела. Они остались в маленькой квартире, которая нравилась ему тем, что оттуда можно было уехать в любой момент. На четвертое лето после Горбатой горы Эннис получил письмо до востребования от Джека Твиста, первый признак жизни за все это время.

Друг, это письмо сильно запоздало. Надеюсь, ты получишь его. Слышал, ты был в Ривертоне. Я приеду туда 24 го, думаю, остановлюсь и поставлю тебе пива. Напиши, если можешь, и скажи, живешь ли ты там.

Обратный адрес был в Чилдрессе, штат Техас. Конечно же, Эннис ответил ему, и дал адрес в Ривертоне. День был жарким, и утром было еще ясно, но к обеду с востока вторглись тучи, несущие немного удушливый воздух перед собой. Эннис надел свою лучшую рубашку, белую с широкими черными полосами. Он не знал, когда приедет Джек, так что взял отгул, слонялся туда сюда, разглядывая пыльный уличный забор. Алма сказала, чтобы он сходил с другом поужинать в «Нож и вилку» вместо того, чтобы готовить дома, и что то насчет того, какая на улице жара, и что неплохо бы им найти няньку для ребенка, но Эннис сказал, что, скорее всего, они с Джеком просто уйдут и напьются. Джек – не любитель ходить в рестораны, сказал он, вспоминая грязные ложки, воткнутые в консервные банки с холодными бобами, стоящие на бревне.
Ближе к ужину, когда грохотала гроза, подъехал тот же зеленый пикап, и он увидел, как Джек выходит из грузовика, надвигая на затылок побитую ковбойскую шляпу. Энниса пронзил горячий удар, он выскочил на лестницу, открывая закрытую перед ним дверь. Джек взлетел по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Они схватили друг друга за плечи, сжали в объятьях, не давая друг другу перевести дух, сказали, сукин сын, сукин сын, потом, также просто, как нужный ключ поворачивает штифты замка, их губы соединились, большой зуб Джека выдавил каплю крови, его шляпа упала на пол, щетина заскрежетала, слюна потекла рекой, дверь открылась, Алма на пару секунд взглянула на напряженные плечи Энниса и снова захлопнула дверь, а они все обнимались, прижимаясь друг к другу и грудью, и пахом, и бедрами, и ляжками, отдавливая друг другу ноги, пока они не разорвали объятия, чтобы вдохнуть, и Эннис, не слишком искушенный в нежных словах, назвал Джека так, как он обычно называл своих лошадей и дочерей, – мой малыш.
Дверь снова открылась на пару сантиметров, и в узкой полоске света стояла Алма. Что он мог сказать?
– Алма, это Джек Твист, Джек, моя жена Алма.
Его грудь поднималась и опускалась. Он мог чувствовать запах Джека – ужасно знакомый аромат сигарет, мускусного пота и легкой свежести, как запах травы, и все это в смеси со стремительным холодом горы.
– Алма, – сказал он, – мы с Джеком не видели друг друга четыре года. – Как будто это могло служить оправданием. К его радости, свет на лестнице был тусклым, но он не отвернулся от нее.
– Не сомневаюсь, – тихо сказала Алма. Она видела то, что видела. В комнате за ее спиной молния, будто колышущаяся белая простыня, осветила окно, и заплакал младенец.
– Ты завел ребенка? – спросил Джек. Его дрожащая рука задела руку Энниса, и между ними будто пролетела искра.
– Двух девочек, – ответил Эннис. – Алма младшая и Франсина. Люблю их до чертиков. – У Алмы дернулись губы.
– А у меня мальчик, – сказал Джек. – Восемь месяцев. Ты знаешь, в Чилдрессе я женился на маленькой красотке из старого Техаса, ее зовут Люрин. – По дрожанию половицы, на которой они оба стояли, Эннис мог чувствовать, как сильно трясется Джек.
– Алма, – сказал он. – Мы с Джеком выйдем и напьемся. Вечером, наверное, не вернусь, мы будем пить и говорить.
– Не сомневаюсь, – сказала Алма, вытаскивая долларовую купюру из своего кармана. Эннис подумал, что она собирается попросить его купить ей пачку сигарет, чтобы он пришел пораньше.
– Рад был повидаться, – сказал Джек, дрожа, как загнанная лошадь.
– Эннис... – сказала Алма несчастным голосом, но он уже спускался по лестнице и крикнул ей вслед:
– Алма, ты хотела папиросы, они в кармане моей синей рубашки в спальне.
Они уехали на грузовике Джека, купили бутылку виски и через двадцать минут уже раскачивали кровать в мотеле «Сиеста». Несколько пригоршней града ударились в окно, потом пошел дождь, и подул порывистый ветер, всю ночь хлопавший незакрытой дверью в соседней комнате.
В комнате воняло спермой, дымом, потом и виски, старым ковром и кислым сеном, кожой седла, дерьмом и дешевым мылом. Эннис раскинулся на кровати, выдохшийся и мокрый, дышал глубоко и немного опух, Джек с силой выпускал клубы сигаретного дыма, как кит выпускает фонтаны воды, и Джек сказал:
– Господи, прошло все это время, а скакать на твоей спине так чертовски хорошо. Нам надо поговорить об этом. Богом клянусь, я не знал, что пойду на это снова – да, я пошел. Потому я здесь. Провалиться мне пропадом, я знал это. Всю дорогу – на красный свет, не мог дождаться, когда приеду сюда.
– Я не знал, где тебя черти носили, – сказал Эннис. – Четыре года. Я уже думать бросил о тебе. Я решил, ты злишься из за того синяка.
– Друг, – сказал Джек, – я был на родео в Техасе. Там встретил Люрин. Посмотри на тот стул. – на спинке грязного оранжевого стула он увидел блестящую пряжку.
– Скачки на быках?
– Да. В тот год я сделал три проклятые тысячи долларов. Голодный, как черт. Таскал все, кроме зубной щетки, у других парней. Мотался по всему Техасу. По полдня лежал под этим затраханным грузовиком, чинил его. Все равно, я никогда не думал, что проиграю. Люрин? Здесь дело в деньгах. У нее богатый старик. Продает комбайны и трактора. Конечно, он не дает ей денег, и ненавидит мои затраханные кишки, так что сейчас мне трудно, но когда нибудь...
– Что же, ты идешь, куда и хотел. Тебя не забрали в армию? – Звук грозы уходил от них на восток, разбрасывая красные гирлянды огней.
– Я им был не нужен. У меня несколько раздробленных позвонков. И кость руки сломана вот здесь. Ты знаешь, как скачки на быках ломают тебе бедра? – понемногу каждый раз, когда ты ездишь. Даже если ты хорошо завяжешь чертову ногу, она все равно чуть чуть ломается. А потом болит, сука. У меня ноги переломаны. В трех местах. Упал с быка, и это был большой бык, у него куча телят, он сбросил меня через три круга, и погнался за мной, и он, конечно, был быстрее. Мне еще повезло. Моему другу бычий рог померил уровень масла, и это все, что о нем написали. И пара других вещей, чертовы сломанные ребра, порванные связки, боль жуткая.
– Видишь, сейчас все не так, как было у моего бати, – продолжал он. – Парни с деньгами идут в колледж, тренируются в спортзале. Сейчас нужно быть при деньгах, чтобы заниматься родео. Старик Люрин не дал бы мне и пятака, если бы я бросил, так что у меня был только один выход. И сейчас я знаю об игре достаточно, чтобы понять, что я никогда бы не стал чемпионом. Есть и другие причины. Я ухожу, пока еще могу ходить.
Эннис притянул руку Джека к своему рту, затянулся от его сигареты, выдохнул.
– Вроде мне все ясно. Знаешь, я тут сидел все это время и пытался понять,.. такой я или нет. Я знаю, что нет. Я хочу сказать, у нас у обоих жены, дети, ведь так? Я люблю делать это с женщиной, да, но, боже мой, это совсем не то. Я в жизни не думал о том, чтобы сделать это с другим парнем, но сотни раз кончал, когда вспоминал о тебе. Ты делаешь это с другими парнями? Джек?
– Нет, черт подери, – сказал Джек, разозлившись как бык, на которых он ездил. – Ты это знаешь. Старая гора здорово сделала нас, и это не кончается. Нам нужно подумать, что, черт возьми, делать дальше.
– Тем летом, – сказал Эннис, – когда мы получили деньги и разъехались, меня так выворачивало, что я остановил машину и хотел прорыгаться, думал, съел что то не то в том кафе в Дубойсе. Год прошел, и только тогда я понял, это значило, что я не должен быть выпускать тебя из виду. Но тогда было уже слишком поздно.
– Друг, – сказал Джек, – мы в кошмарном положении. Нужно решить, как быть дальше.
– Не думаю, сейчас мы ничего не можем сделать, – сказал Эннис. – Говорю же, Джек, за эти годы я построил свою жизнь. Люблю моих девочек. Алма? Это не ее вина. У тебя тоже ребенок и жена, то место в Техасе. Мы с тобой вместе не сможем соблюдать приличия, если то, что случилось сейчас здесь, – он дернул головой в сторону комнаты, – будет продолжаться, как сейчас. Сделаем это не в том месте – будем трупами. У нас нет никаких тормозов. Меня это чертовски пугает.
– Хочу сказать тебе, друг, нас могли видеть тем летом. Я приехал туда на следующий год, в июле, думал вернуться – не стал, вместо этого убрался в Техас – и Джо Эгри был в конторе, и он сказал мне: «Вы, ребята, нашли хороший способ проводить время, не так ли?», я вытаращился на него, а когда стал уходить, то заметил, что у него на стенке висит большущий бинокль. – Он не стал говорить, что бригадир откинулся на свой скрипучий деревянный стул и добавил: «Твист, вам не платили за то, чтобы вы оставляли собак сторожить овец, а сами занимались черт знает чем», и отказался принять его на работу во второй раз. Джек продолжил:
– Да, я здорово удивился, когда ты врезал мне тогда кулаком. Никогда не думал, что ты можешь так лихо вдарить.
– У меня есть брат, К.Е., на три года старше меня; когда то он поддавал мне каждый день. Отцу надоело, что я прихожу домой и ору как резаный, и когда мне было лет шесть, он позвал меня к себе и сказал, Эннис, у тебя проблема, и тебе нужно ее решить, иначе тебе будет девяносто лет, а К.Е. – девяносто три, а он все будет тебя лупить. Ну, я сказал, он больше меня. Отец сказал, тебе нужно застать его врасплох, ничего ему не говорить, заставить его почувствовать боль, быстро убраться и делать так до тех пор, пока он не поймет. Побить его, чтобы он лучше слышал, вроде того. Так я и сделал. Подкараулил его в сарае, набросился на него на лестнице, забрал у него подушку ночью, когда он спал, и исколотил его как следует. Это заняло два дня. Потом с К.Е. не было никаких проблем. Урок был таким: ничего не говори и разделайся с этим побыстрее. – в соседней комнате звонил телефон, все звонил и звонил, и вдруг остановился посередине гудка.
– Второй раз ты меня не поймаешь, – сказал Джек. – Слушай. Я вот тут думаю, если мы с тобой вместе заведем маленькое ранчо, немного коров и телят, возьмем твоих лошадей, это будет очень даже неплохо. Я уже говорил, что ухожу из родео. Я не такой псих, и у меня не столько денег, чтобы выпутаться из дерьма, в котором я застрял, и у меня не столько костей, чтобы их еще ломать. Я все обдумал, придумал этот план, Эннис, как мы можем сделать это, мы с тобой. Старик Люрин, могу поспорить, даст мне стадо, если я отвяжусь от его дочери. Он уже говорил кое что об этом...
– Тпру, тпру, тпру. Так не пойдет. Мы не можем. Я застрял в том, что у меня есть, поймал сам себя в лассо. Не смогу выбраться. Джек, я не хочу быть как те парни, которых ты иногда видишь. И я не хочу быть трупом. Были у нас два старых мужика, державших ранчо вместе – Эрл и Рич – отец отпускал шуточки каждый раз, когда их видел. Они были посмешищем, хотя они были довольно старые ребята. Мне было лет девять, и Эрла нашли мертвым в канаве. Они били его шпорами, ломом для починки шин, привязали его за член и тащили, пока он не отвалился, кровавый кусок плоти. После лома для шин у него по всему телу как будто сгоревшие помидоры были, нос оторвался, когда его волочили по гравию.
– Ты видел это?
– Отец заставил меня смотреть. Он привел меня туда. Меня и К.Е. Отец смеялся над этим. Дьявол, насколько я знаю, он сам это и сделал. Если бы он был жив, и сейчас засунул голову в эту дверь, будь уверен, он бы вернулся с ломом для починки шин. Чтобы два парня жили вместе? Нет. Думаю, все, что мы можем, – это встречаться иногда где нибудь у черта на куличках...
– Когда это – иногда? – спросил Джек. – Иногда – это раз в четыре чертовых года?
– Нет, – сказал Эннис, не став выяснять, чья это была вина, что они не встретились. – Я на стенку полезу, если ты уедешь завтра утром, и я снова пойду на работу. Но если нельзя ничего сделать, придется терпеть, – сказал он. – Дерьмо. На улице я смотрел на людей. Такое бывает с другими людьми? Что, черт возьми, они делают?
– В Вайоминге такого не бывает, а если и бывает, не знаю, что они делаю, может, едут в Денвер, – сказал Джек, сев на кровати и отвернувшись от него, – да пофигу. Эннис, сукин ты сын, возьми пару выходных. Прямо сейчас. Умотаем отсюда. Бросай свои вещи в мой грузовик, и поехали в горы. На пару дней. Звони Алме, и скажи, что уезжаешь. Давай, Эннис, ты только сбил мой самолет с курса – дай мне еще. Это же не просто ерунда какая нибудь – то, что здесь случилось.
В другой комнате снова зазвенел глухой звонок, и, как будто отвечая на него, Эннис поднял трубку на столике возле кровати и набрал свой собственный номер.

Небольшая трещина наметилась в отношениях Энниса и Анны, ничего серьезного, просто надлом, который постепенно расширялся. Она работала продавцом в балакейном магазине, видела, что ей всегда придется работать, чтобы успевать платить по счетам за то, что покупал Эннис. Алма попросила Энниса пользоваться презервативом, потому что боялась еще одной беременности. Он ответил ей «нет», сказал, что будет рад оставить ее в покое, если она больше не хочет от него детей. Она ответила ему вполголоса: «Завела бы, если бы ты смог их прокормить». А сама подумала, так или иначе, то, чем ты любишь заниматься, тебе детей не принесет. Ее возмущение понемногу росло: объятия, которые она подсмотрела, Эннисовы походы на рыбалку с Джеком Твистом раз или два раза в год и ни одного отпуска с ней и с девочками, его нежелание выйти куда нибудь и развлечься, его страсть к низкооплачиваемой, отнимающей много времени работе на ранчо, его склонность отворачиваться к стене и засыпать, как только он добирался до постели, его неспособность найти приличную постоянную работу в муниципалитете или в энергетической компании – все это привело к тому, что она медленно, долго угасала, и когда Алме младшей было девять лет, а Франсине – семь, она сказала, зачем мне это надо, возиться с ним, развелась с Эннисом и вышла замуж за Ривертонского бакалейщика. Эннис вернулся к работе на ранчо, нанимался тут и там, не особенно преуспевал, но был вполне рад снова работать со скотом, иметь возможность бросить дело, уйти, если он захочет, и сразу же отправиться в горы. Он почти ничего не почувствовал, было только смутное ощущение, что его обманули, и он показал, что все в порядке, придя на ужин в День благодарения к Алме, ее бакалейщику и детям, сидел между девочками, рассказывал им о лошадях, шутил, старался не быть грустным папочкой. После пирога Алма отошла с ним на кухню, принялась мыть тарелки и сказала ему, что она волнуется за него и советует ему снова жениться. Она сказала, что была беременна; где то четвертый пятый месяц, решил он.
– Один раз уже обжегся, – сказал он, облокотившись на стол и чувствуя, что комната слишком мала для него.
– Ты все еще ходишь рыбачить с тем Джеком Твистом?
– Иногда, – он подумал, что она сотрет каемку с тарелки, если будет так скоблить ее.
– Знаешь, – она сказала, и по ее тону он знал, что сейчас что то будет, – я всегда удивлялась, почему ты не принес домой ни одной рыбешки. Ты всегда говорил, что поймал море рыбы. И один раз, перед тем как ты отправился в одну из этих своих поездок, я открыла твою корзину для рыбы – прошло уже пять лет, а на ней все еще висит этикетка – и я привязала к концу удочки записку. Там было, привет Эннис, принеси домой немного рыбы, с любовью, Алма. А потом ты вернулся и сказал, что поймал кучу форели и съел ее там. Помнишь? Когда смогла, я заглянула в корзину, и там все еще была привязана моя записка, и эта удочка никогда в жизни не была в воде. – Слово «вода» как будто бы вызвало к жизни своего домашнего родственника: она повернула кран, промывая тарелки.
– Это ничего не значит.
– Не лги, не пытайся меня обмануть, Эннис. Я знаю, что это значит. Джек Твист? Джек Развратник. Ты с ним...
Она перешла границу. Он схватил ее за запястье, брызнули и потекли слезы, загремела тарелка.
– Заткнись, – сказал он. – Займись своими делами. Ты ничего об этом не знаешь.
– Я сейчас позову Билла.
– Давай, черт побери. Кричи, пусть он придет. Я заставлю его лизать этот чертов пол и тебя тоже. – Он выкрутил ей руку так, что у нее заняло запястье, надвинул свою шляпу на затылок и хлопнул дверью. Той ночью он пошел в бар «Черный и синий орел», напился, ввязался в короткую грязную потасовку и ушел. Долгое время он не пытался повидаться со своими девочками, решив, что они найдут его сами, когда повзрослеют и будут жить отдельно от Алмы.
Они уже больше не были молодыми парнями, у которых все впереди. Джек стал шире в плечах и бедрах, Эннис остался тощим, как вешалка для одежды, зимой и летом ходил в своих поношенных ботинках, джинсах и рубашках, добавляя брезентовую куртку в холодную погоду. Его веки слегка припухли и стали сильнее нависать над глазами, сломанный нос сросся горбинкой.
Год за годом они шли через высокие луга и горные ручьи, передвигаясь на лошадях по Большим рогам, Медицинским скобам, южной части Галлатин, Абсароке, Граниту, Совиной бухте, горной цепи Бриджер Тетон, Замороженной горе и Горе гремучих змей, Ширли и Феррису, горам Соленой реки, снова и снова в Ветренные реки, Сиеру Мандрес, Грос Вентрес, Вашаки, Ларами, но никогда не возвращались на Горбатую гору. На юге в Техасе тесть Джека умер, и Люрин, унаследовавшая его фирму по продаже сельскохозяйственных машин, показала свои способности вести дела и заключать важные сделки. Джек неожиданно для него был назначен на административную должность с невнятным названием, ездил по выставкам сельхозтехники и племенного скота. Теперь у него были деньги, и он тратил их на поездки с Эннисом. Легкий техасский акцент придал новое звучание его речи, «cow» (корова) превратилось в «kyow», а «wife» (жена) он произносил как «waf». Ему сточили передний зуб и поставили коронку, он говорил, что ему не было больно и, чтобы довершить дело, отрастил густые усы.
В мае 1983 года они провели несколько холодных дней на маленьких льдинах, в безымянных высокогорных озерах, затем прошли по бассейну реки Поток Брызг. Поднимались вверх, день был прекрасный, но тропу глубоко занесло снегом, хлюпающим по краям. Они решили срезать, повели лошадей по хрустящим ветвям, Джек, с тем же орлиным пером на старой шляпе, поднимал голову под жарким полуденным солнцем, чтобы вдохнуть воздух, насыщенный смолистым ароматом сосны, запахами сухой хвои и горячих камней, горького можжевельника, ломающегося под копытами лошадей. Эннис, внимательно вглядываясь, искал на востоке кучевые облака, которые могли появиться в такой день, но бесконечная синева была такой глубокой, сказал Джек, что можно было утонуть, когда смотришь вверх.
Около трех они перешли через узкий брод на юго восточный склон, где уже успело потрудиться яркое весеннее солнце, и снова спустились на растаявшую тропу, которая открылась перед ними. До них доносилось клокотание реки и едва слышимый звук далекого поезда. Спустя двадцать минут они спугнули на другом берегу реки бурого медведя, который переворачивал бревно, чтобы добраться до насекомых; лошадь Джека испугалась и встала на дыбы, Джек сказал: «Тпру! Тпру!», кобыла Энниса плясала под ним и фыркала, но держалась. Джек потянулся за винтовкой, но в ней не было необходимости: испуганный медведь галопом убежал в лес, двигаясь неуклюжей походкой, как будто он разваливался на части. Чайного цвета река текла быстро благодаря таявшему снегу, шарфы пузырьков вскипали у каждого камня, истекали заводи и запруды. Охристые ветки ивы чопорно покачивались, стряхивая «сережки», похожие на желтые ногти. Лошади попили, и Джек слез с кобылы, зачерпнул ледяной воды в свои ладони, кристально чистые капли падали с его пальцев, а рот и подбородок отблескивали влагой.
– Подхватишь потом медвежью болезнь, – сказал Эннис, а затем заметил, – неплохое здесь место, – глядя на ровный уступ над рекой, на два или три старых костра от охотничьих лагерей. На лугу за уступом рос наклонившийся розовый куст, закрытый высокой сосной. Здесь было много сухих веток. Без лишних слов они разбили лагерь, привязав лошадей на лугу. Джек сломал печать на бутылке виски, сделал долгий, жаркий глоток, с силой выдохнул, сказал: «Это одна из двух вещей, которые мне нужны прямо сейчас», прикрыл бутылку и бросил ее Эннису.
На третье утро появились облака, о которых говорил Эннис, как серая скаковая лошадь прилетели с востока, темной полосой подгоняя ветер и мелкую снежную крупу. Через час потемнело, и повалил нежный весенний снег, мокрыми и тяжелыми хлопьями. Ближе к сумеркам стало холоднее. Джек и Эннис ходили туда сюда вокруг палатки, поздно разожгли костер, неугомонный Джек ругался на холод, мешал костер палкой и крутил ручку транзисторного приемника, пока не сели батарейки.
Эннис рассказал, что был в постели с женщиной, которая работала на полставки в баре Волчьи Уши в городе Сигнале, где он сейчас трудился на молочной ферме Стаутэмайра, но они перестали встречаться, и у нее были проблемы, которые ему были не нужны. Джек сказал, что он встречается с женой владельца ранчо по соседству с ним в Чилдрессе и последние несколько месяцев ходит к ней тайком, думая, что его застрелит или Люрин, или ее муж, одно из двух. Эннис немного посмеялся и сказал, что он, наверное, того заслужил. Джек сказал, что у него все здорово, но ему жутко не хватает Энниса, потому он и тискает иногда девочек. В темноте, вдали от света костра, заржали лошади. Эннис обхватил Джека рукой, притянул к себе, сказал, что встречается с дочерьми примерно раз в месяц, Алма младшая превратилась в застенчивую семнадцатилетнюю девушку, она такая тощая, вся в него, Франсина все та же маленькая вертихвостка. Джек просунул свою холодную руку между ног Энниса, сказал, что он волнуется за своего сына, у него, конечно же, дислексия или что то вроде того, он ничего не умеет делать, пятнадцать лет, а читает с трудом, ему это ясно, но чертова Люрин с ним не соглашается и притворяется, что с ребенком все в порядке, ни в какую не хочет обращаться за помощью. Он не знал, как, черт возьми, с этим справиться. У Люрин были деньги, и она заправляла всем.
– Так хотел, чтобы у меня был мальчик, – сказал Эннис, расстегивая пуговицы, – но у меня только девочки.
– Я вообще не хотел детей, – сказал Джек. – Но все полетело к чертовой матери. Никогда у меня не получалось, как хотел. – Не вставая, он подкинул в огонь валежника, взлетели в воздух искры, унося с собой их правды и неправды, несколько горячих кусочков приземлились на их руки и лица, это было не в первый раз, и они откинулись на землю. Одно не менялось никогда: искрящееся возбуждение от их нечастого секса омрачалось чувством улетающего времени, которого никогда не хватало, никогда.
Через день или два лошади уже стояли в прицепе на автостоянке в начале тропы, Эннис был готов вернуться в Сигнал, Джек уезжал в Долину молний, повидаться с отцом. Эннис просунул голову в окно машины Джека, сказал, что он отложил все дела на целую неделю и что теперь не сможет освободиться до ноября, когда они уже загонят скот и до того, как переведут его на фуражный корм.
– Ноябрь. Что, черт подери, насчет августа? Вот что я тебе скажу, мы говорили – август, девять, десять дней. Господи, Эннис! Почему ты не сказал мне это раньше? Всю неделю трахался, и ни слова об этом. И почему это мы всегда ездим в такую жуткую холодину? Нужно что то делать. Поехали на юг. Давай съездим в Мексику когда нибудь.
– Мексика? Джек, ты меня знаешь. Самая дальняя поездка в моей жизни была, когда я крутился вокруг кофейника, искал, где у него ручка. Весь август я на паковочном прессе буду работать, вот, что насчет августа. Остынь, Джек. Поохотимся в ноябре, застрелим хорошего лося. Попробую, если смогу, снова выпросить хижину у Дона Вро. В том году нам было там неплохо.
– Знаешь, друг, меня не устраивает такая ситуация, чертова она сука. Раньше ты запросто уезжал. А сейчас до тебя достучаться – как до папы римского.
– Джек, у меня работа. Тогда я, бывало, бросал одно дело, находил другое. У тебя жена с деньгами, хорошая работа. Ты уже забыл, каково это – сидеть без гроша. Слышал когда нибудь об алиментах? Я плачу их годами и еще много осталось заплатить. Скажу тебе, я не могу уйти с этой работы. И не могу взять отпуск. Трудно было выкроить время сейчас – эти поздние телки все еще телятся. Нельзя так бросить. Нельзя. Стаутэмайр – страшный скандалист, и он поднял такой шум из за того, что я взял эту неделю. И я не виню его. Он там, наверное, не спит по ночам, потому что я уехал. Остается только август. Есть у тебя идеи получше?
– Есть одна. – Интонация был горькой и обличающей.
Эннис ничего не сказал, медленно выпрямился, потёр лоб; лошадь в прицепе ударила копытом. Он подошел к своему грузовику, положил руку на прицеп, сказал что то, что могли слышать только лошади, повернулся и пошел назад размеренным шагом.
– Ты был в Мексике, Джек? – Мексика была мечтой Джека. Он понимал. Сейчас он будто срезал через забор, вторгаясь в зону обстрела.
– Да, черт возьми, я был. В чем, мать твою, проблема? – Оба держали себя в руках все эти годы, и вот теперь прорвалось, поздно и неожиданно.
– Говорю тебе это только один раз, Джек, и я не шучу. Чего я не испытал в жизни, – сказал Эннис, – всё, чего я не пережил, сделало бы тебя трупом, если бы я смог это пережить.
– Попробуй, – сказал Джек, – и я скажу это только один раз. Вот что я тебе скажу, мы могли бы хорошо жить вместе, мать твою, по настоящему хорошо. Ты не пошел на это, Эннис, и то, что у нас сейчас есть, – это Горбатая гора. Все на этом построено. Это все, что у мы имеем, парень, всё, мать твою, и я надеюсь, ты понимаешь, что никогда в своей жизни не испытаешь больше. Подсчитай, сколько чертовых раз мы были вместе за двадцать лет. Посмотри, мать твою, на каком коротком поводке ты меня держишь, а потом спрашиваешь о Мексике и говоришь, что убил бы меня за то, что тебе нужно, и ты этого никак не получаешь. Ни черта ты не знаешь, как мне плохо. Я не ты. Я не могу обойтись одним разом или двумя в год где то там в горах. Я не могу тебя вынести, Эннис, подлый ты сукин сын. Знал бы я, как от тебя уйти.
Как огромные облака пара от горячих ключей зимой, годами недосказанные, а теперь непроизносимые вещи – признания, объяснения, стыд, вина, страхи – встали между ними. Эннис стоял как будто ему выстрелили в сердце, лицо серое и всё в глубоких морщинах, щеки передернуты гримасой, глаза навыкате, кулаки сжаты; ноги подкосились, и он упал на колени.
– Господи, – сказал Джек. – Эннис? – Но до того, как он вышел из грузовика, пытаясь понять, был ли это сердечный приступ или исступление или вспышка ярости, Эннис вскочил и, как вешалка для пальто, выпрямился, чтобы открыть запертую машину, а потом согнулся в то же положение, и они вернулись почти туда же, где они и были, ибо в сказанном не было ничего нового. Ничего не закончилось, ничего не началось, ничего не разрешилось.
Что Джек запомнил и о чем он тосковал так, что не мог ни сдержаться, ни понять этого, – это был один день тем далеким летом на Горбатой горе, когда Эннис подошел к нему сзади, прижал его к себе – тихие объятия, удовлетворяющие какой то взаимный и несексуальный голод. Они долго стояли так перед костром. Его колышущиеся красноватые отблески света. Их тени как одна колонна напротив скалы. Минуты отсчитывались круглыми часами в кармане Энниса, ветками в костре, которые превращались в угли. Звезды пробивались сквозь вздымающиеся над костром волны жара. Эннис стал дышать реже и тише, он мурлыкал себе под нос, слегка покачивался в свете искр, и Джек примкнул к ровному биению сердца, дрожанию голоса, похожему на слабый электрический ток, и, стоя на ногах, он впал в сон, но это был не сон, а что то другое, такое дремотное, и он был в этом трансе, пока Эннис, не припомнил устаревшее, но все еще используемое выражение из своего детства, еще до смерти его матери, и сказал: «Пора отправляться на боковую, ковбой. Я пойду. Давай, ты спишь на ногах, как лошадь», тряхнул Джека, толкнул его и ушел в темноту. Джек услышал звяканье его шпор, когда он садился на коня, слова «увидимся завтра» и фырканье вздрогнувшей лошади, уставшей стоять на камнях.
Позже эти сонные объятия запечатлелись в его памяти как единственный момент безыскусного, чарующего счастья в их раздельных и сложных жизнях. Ничто не портило их, даже сознание того, что Эннис не стал бы обниматься с ним лицом к лицу, потому что он не хотел ни видеть, ни чувствовать, что Джек был тем, кого он держал в своих руках. И может быть, думал он, они никогда не были так близки, как тогда. Пусть будет так, пусть будет так.
Эннис не знал об аварии еще несколько месяцев, пока открытка, в которой он писал Джеку, что так и не может освободиться раньше ноября, не вернулась со штампом «Скончался». Он позвонил по номеру Джека в Чилдрессе, раньше он делал это только один раз, когда с ним развелась Алма, Джек не понял причину его звонка, и напрасно примчался к нему, проехав на своей машине две тысячи километров. Всё будет хорошо, Джек подойдет к телефону, должен подойти. Но он не подошел. Это была Люрин, и она спросила кто? кто это? и когда он сказал ей снова, тихим голосом она ответила да, Джек накачивал шину на грузовике, встав на боковой дороге, и шина взорвалась. Борт был где то поврежден, и сила взрыва швырнула обод ему в лицо, сломала нос и челюсть, отбросила его на землю, где он лежал без сознания. Когда мимо проезжал другой водитель, он уже захлебнулся в своей собственной крови. Нет, подумал он, они достали его ломом для починки шин.
– Джек, бывало, вспоминал вас, – сказала она. – Вы – его приятель по рыбалке или по охоте, я знаю. Хотела вам написать, – сказала она, – но не знала точно ваше имя и адрес. Джек держал адреса своих друзей в голове. Ужасно. Ему было только тридцать девять лет.
Огромная печаль северных равнин накрыла его. Он не знал, что это было, лом для починки шин или настоящая авария, когда горло Джека наполнилось кровью, и не было никого рядом, чтобы его перевернуть. В вое ветра ему слышался звук стали, ломающей кости, пустой дребезг слетающего обода колеса.
– Где его похоронили? – Ему хотелось проклянуть ее за то, что Джека оставили умирать на грязной дороге.
Техасский голосок прерывался из за помех на линии:
– Мы поставили памятник. Когда то он говорил, что хотел бы, чтобы его тело кремировали, а прах развеяли над Горбатой горой. Я не знала, где это. Так что его кремировали, как он хотел, и как я сказала, часть праха похоронили здесь, а остальное я отправила на север его родным. Я подумала, Горбатая гора – это где то возле его дома. Но, зная Джека, вы понимаете – это может быть такое выдуманное место, где поют синие птицы, и виски течет рекой.
– Мы пасли овец на Горбатой горе одним летом, – сказал Эннис. Слова давались ему с трудом.
– Что ж, он говорил, это было его место. Я думала, он хотел там напиться. Пить виски наверху. Он много пил.
– Его родители все еще в Долине молний?
– О, да. Они будут там, пока не умрут. Никогда не встречалась с ними. Они не приехали на похороны. Свяжитесь с ними. Думаю, они будут вам признательны, если исполнится его воля.
Без сомнения, она была вежлива, но голосок был холодным, как лед.
Дорога к Долине молний шла через безлюдный край мимо дюжины заброшенных ранчо, разбросанных по равнине на расстоянии двенадцати шестнадцати километров друг от друга, мимо пустоглазых домов, потонувших в сорняках, мимо упавших заборов. На почтовом ящике было написано Джон К. Твист. Ранчо было небольшим и чахлым, молочай с крупными листьями понемногу захватывал его. Стадо было слишком далеко от него, чтобы оценить его состояние, было только видно, что это пятнистая порода коров. Веранда, вытянувшаяся во весь фасад крошечного коричневого оштукатуренного домика, четыре комнаты, две внизу, две вверху.
Эннис сел за кухонный стол с отцом Джека. Его мать, полная и осторожная в движениях, как будто она выздоравливала после операции, сказала:
– Кофе не хотите? Может, кусочек вишневого пирога?
– Спасибо, мэм, я не откажусь от кофе, но пирог сейчас есть не могу.
Старик сидел молча, сложив руки на клеенке, покрывавшей стол, и уставившись на Энниса с сердитым, всезнающим выражением лица. Эннис узнал в нем нередко встречающийся тип людей, которым очень нужно быть первым селезнем в пруду. Не заметив сходства с Джеком ни в одном из них, он перевел дыхание.
– Мне страшно жаль Джека. Не могу сказать, не могу выразить, как жаль. Я давно его знал. Я заглянул, чтобы сказать вам, что если вы хотите, чтобы я отвез его прах на Горбатую гору – как говорит его жена, он хотел этого, – то для меня это будет большой честью.
Ответом ему была тишина. Эннис прочистил глотку, но больше ничего не сказал.
Старик сказал:
– Вот что я тебе скажу, я знаю, где эта Горбатая гора. Он думал, он такой чертовски особенный, чтобы похоронить его на семейном участке на кладбище.
Мать Джека пропустила это мимо ушей, сказав:
– Он приезжал домой каждый год, даже когда женился и жил в Техасе, и неделю помогал своему отцу на ранчо, чинил ворота, косил и все такое. Я оставила его комнату такой, как она была, когда он был мальчишкой, и по моему, ему это нравилось. Если хотите, вы можете подняться в его комнату.
Старик сердито сказал:
– Не вижу здесь никакого смысла. Джек, бывало, говорил: «Эннис дель Маар», говорил он, «привезу его когда нибудь сюда, и мы вылижем это проклятое ранчо до блеска». У него была какая то полусырая идея, что вы с ним приедете сюда, поставите сруб и будете помогать мне работать на ранчо и поднимите его. Потом, этой весной у него появился другой план, что ты приедешь к нему, вы построите дом и будете жить на ранчо, на каком то ранчо рядом с его домом в Техасе. Он собрался развестись со своей женой и вернуться сюда. Но почти все идеи Джека никогда не воплощались в жизнь, и эта – тоже.
Теперь он знал, что это был лом для починки шин. Он встал, сказал, конечно, я хочу посмотреть комнату Джека, вспоминая одну из историй Джека об этом старике. Джек был обрезан, а его отец – нет; это волновало сына, который обнаружил это анатомическое несоответствие во время жестокой сцены. Ему было три или четыре года, рассказывал он, и он всегда заходил в туалет слишком поздно, возился с пуговицами, сиденьем, своей «штучкой» и довольно часто обрызгивал пол вокруг унитаза. Старик ругался из за этого, и однажды дошло до сумасшедшего приступа гнева.
– Боже, он выколотил из меня все кишки, бросил меня на пол в ванной, выпорол меня своим ремнем. Я думал, он меня убивает. Потом он сказал: «Хочешь знаешь, как будет, если обоссать все вокруг? Я тебя научу», и он расстегнул ширинку и облил все вокруг, обмочил меня с ног до головы, потом швырнул в меня полотенце и заставил меня вытереть пол, снять одежду и выстирать ее в ванне, выстирать полотенце – я ревел во всю глотку. Но когда он поливал меня, я видел, что у него есть кусок кожи, которого нет у меня. Я видел, что они обрезали меня по другому, как обрезают скоту уши или выжигают клеймо. Никак не мог поладить с ним после этого.
Спальня, в которую вела крутая лестница, имевшая собственный ритм шагов, была крошечной и жаркой, полуденное солнце шпарило через западное окно, выделяя на стене узкую кровать мальчишки, запачканный чернилами стол и деревянный стул, пневматическое ружье на выточенной вручную стойке над кроватью. Из окна была видна гравийная дорога, тянущаяся на юг, и ему пришло в голову, что за все годы, когда он рос, Джек видел только одну эту дорогу. Фотография какой то темноволосой актрисы из старого журнала была приколота к стене над кроватью, ее кожа выгорела до фиолетового цвета. Он слышал, как мать Джека открывает внизу воду, наполняет чайник и ставит его на плитку, спрашивая старика о чем то.
Платяной шкаф был небольшим углублением в стене с деревянной палкой, вставленной поперек, выгоревшая хлопчатобумажная занавеска на шнурке закрывала его от остальной части комнаты. В шкафу висели две пары джинсов с отглаженными складками, аккуратно сложенные на проволочных вешалках, на полу – пара поношенных рабочих ботинок, которые он, кажется, припоминал. В северном углу шкафа за маленькой выпуклостью в стене было что то вроде тайника и там, одеревеневшая от долгого висения на гвозде, висела рубашка. Он снял ее с гвоздя. Старая рубашка Джека времен Горбатой горы. Засохшая кровь на рукаве была его собственной кровью, хлеставшей из разбитого носа последним вечером на горе, когда они боролись, и Джек в замысловатом захвате сломал своим коленом Эннису нос. Он останавливал кровь, которая была повсюду, на них обоих, рукавом своей рубашки, но надолго не удержал рукав, потому что Эннис неожиданно спрыгнул с платформы, оставив ангела милосердия в голубиной кротости, со сложенными крыльями.
Рубашка казалась ему тяжелой, пока он не увидел, что в нее была вложена другая рубашка, ее рукава были аккуратно вставлены в рукава Джека. Это была его старая клетчатая рубашка, потерянная, как он думал, давным давно в какой то дрянной прачечной, его грязная рубашка, с порванным карманом и оторванными пуговицами, украденная Джеком и спрятанная здесь внутри его собственной рубашки, эта пара – как две кожи, одна в другой, две в одной. Он прижался лицом к ткани и медленно вдыхал ртом и носом, надеясь уловить слабейший аромат дыма, горной полыни и сладко горький запах Джека, но настоящего запаха не было, только память о нем, придуманная сила Горбатой горы, от которой не осталось ничего, кроме того, что он держал в руках.
В конце концов надутый селезень отказался отдать прах Джека: «Вот, что я скажу, у нас есть участок на кладбище, и он будет лежать там». Мать Джека стояла у стола, вырезая сердцевину у яблок острым зубчатым инструментом. «Приезжай еще», – сказала она.
Трясясь на ухабистой дороге, Эннис проехал мимо деревенского кладбища, огороженного провисшей проволочной сеткой, – мимо крошечной квадратной загородки в палящей степи, некоторые могилы отблескивали пластиковыми цветами, и он не хотел знать, что Джек будет лежать здесь, похороненный в тоскливой степи.
Через пару недель в воскресенье он бросил все грязные попоны Стаутэмайра в кузов своего пикапа и повез их в автомойку «Короткая остановка», чтобы их под большим давлением промыли из шланга. Когда мокрые чистые попоны были сложены в кузов грузовика, он отошел в магазин подарков Хиггинсов и принялся внимательно изучать полку с открытками.
– Эннис, что ты там копаешься в этих открытках? – спросила Линда Хиггинс, выбрасывая промокший коричневый фильтр кофеварки в мусорную корзину.
– Ищу снимок Горбатой горы.
– Которая в округе Фремонт?
– Нет, к северу от нас.
– Я не заказывала таких. Сейчас, возьму список заказов. У них есть такая, я могу достать тебе хоть сотню. Мне все равно надо заказать еще несколько открыток.
– Одной будет достаточно, – сказал Эннис.
Когда она пришла – за тридцать центов – он приколол ее в своем трейлере, воткнув кнопки с латунными шляпками в каждый уголок. Под ней он вбил гвоздь и на него повесил проволочную вешалку, на которой были две старые рубашки. Он отошел назад и посмотрел на композицию сквозь острые, мучительные слезы.
– Джек, я клянусь... – сказал он, хотя Джек никогда не просил его в чем то клясться и сам не имел привычки давать обещания.
В то время Джек начал появляться в его снах, Джек, каким он увидел его впервые, с курчавыми волосами, улыбающийся и кривозубый, рассказывающий, как он хочет пополнить свои денежные запасы и ввести их в управляемую стадию, но там была и банка бобов на бревне с торчащей из нее ложкой, мультяшной формы и огненных оттенков, придававших снам привкус комичной непристойности. Ручка ложки раздувалась до таких размеров, что ее можно было использовать как лом для починки шин. И он просыпался иногда с чувством вины, иногда – со старым чувством радости и облегчения; иногда подушка была мокрой, иногда – простыни. Оставался некоторый пробел между тем, что он знал, и тем, во что пытался верить, но это нельзя было исправить, и, раз ничего нельзя было сделать, ему приходилось терпеть.